– Переходный возраст начался, – пожал плечами я.

А что я должен был ему сказать?

– Это когда тридцатник на носу? – недоверчиво блеснул очками товарищ Рубан.

– Мы, Белозоры, поздние, Сергей Игоревич, – и поскорее сбежал, чтобы он еще чего-нибудь не спросил.

И пошел обратно, в кабинет – ваять нетленку. Хотя – какая нетленка? Газетное дело отличается тем, что написанный материал чего-то стоит только в данный момент времени. Может, и останется он где-то в подшивках, и обратит на него внимание какой-нибудь педантичный исследователь, но в целом уже через неделю всем становится наплевать. Газета – это не искусство и не творчество. Это производство. Здесь не нужны гениальные литераторы и тонко чувствующие натуры, зависящие от вдохновения. Нужны текстовики-ремесленники, которые сядут – и нафигачат столько строчек, сколько нужно.

Ремесленники, конечно, тоже могут быть разными: один клепает кирзовые сапоги, другой – пляжные шлепанцы. И журналисты в районках тоже разные: например, такие, как Белозор-настоящий, для которого главным всегда являлась фактология и точность, и текст у него получался таким, что ни один въедливый цензор не мог найти, до чего доколупаться. Правда времени на такие опусы уходила уйма. Или – такие, как я, которые пишут запоем, как Бог на душу положит, изгаляясь и играя словами, и стараясь поразвлечься во время работы. Даже если материал об очистных сооружениях городской канализации или каком-то проходном мероприятии в доме престарелых. За иронию и неуместные отсылки можно огрести по шапке, но можно и здорово поржать, встретив на улице понимающего читателя. Такие журналюги не встают с места, пока не сделают дело, а потом маются дурью – мячик о стенку бросают, чаи гоняют, кино смотрят на рабочем месте и по городу носятся в поисках всяких интересностей. И бесят коллег своим несерьезным поведением. Как же: не будешь притворяться занятым – нагрузят еще больше! Да ради бога, пусть грузят.

– Герман Викторович, я ключик вам запасной оставлю, замкнете редакцию, как закончите? – заглянула в кабинет уборщица Лида.

Я вздрогнул и сказал:

– Ага!

Оказалось, за окном уже был вечер, на столе лежали проявленные и отпечатанные Стариковым снимки, и в редакции разве что перекати-поле не телепалось по пустым кабинетам и коридорам. Вместо статьи у меня получился остросюжетный приключенческий рассказ, основанный на реальных событиях, и я понятия не имел, пустят такое в печать или нет. Вся надежда была на Привалова – если полковнику понравится, то и все остальные скушают, и не поморщатся. На фото он получился красиво, в тексте его сотрудники выглядят настоящими героями – почему бы и не одобрить?

С другой стороны, «яканье» даже в моей незалежной синеокой республике не любили, наверняка и в СССР предпочитают замятинское «МЫ». А у меня – я то, я это… Гонзо-журналистика провинциального пошиба.

Наконец, я встал из-за стола и с хрустом распрямился. Грехи мои тяжкие! Один экземпляр статьи – криминального триллера оставил на столе, второй – вместе с фотками сложил в самопальный бумажный конверт. Конечно, оставил тот, который через копирку, а важному милиционеру показывать буду неповторимый оригинал.

Редакцию закрывал с чувством выполненного долга.

К остановке у городского Дома культуры подошел желтый «Икарус»-гармошка и с грохотом распахнул двери. «Икарус» – это к удаче. Почему? Потому что ездить в ЛАЗах решительно невозможно, особенно – если ты большой и крепкий мужчина и совесть постоянно заставляет уступать место маленьким и слабым, так что лучше и не садиться вовсе. А стоять в проходе салона ЛАЗа – мука мученическая.

«Икарус» же – по местным временам просто чудо венгерской инженерной мысли, шедевр пассажирского автомобилестроения. Просторный, высокий, тут и перила удобные – есть, за что ухватиться и на что опереться… В общем, сплошное счастье. Тем более салон был полупустой, и мне даже удалось присесть на обитое дерматином сиденье и поклевать носом минут пятнадцать, пока автобус не затрясло на железнодорожном переезде – скоро должна была быть родная Слободка.

Засиделся я в редакции серьезно, и желудок мой подвывал от голода – на часах стрелки стремились к девяти вечера. А потому домой я летел как на крыльях, грели душу воспоминания о перловой каше с говядиной – консервах, которые хранились как НЗ в буфете. Соседские собаки за заборами принялись брехать одна за другой, передавая эстафету друг другу и обеспечивая мне звуковое сопровождение на протяжении всего пути.

«Волга» у калитки Пантелевны так и стояла – гости, видимо, приехали надолго. Через свой забор я перегнулся, нащупывая рукой щеколду, и удивленно хмыкнул – она была открыта. Наверное, забыл закрыть, когда торопился к Стельмаху. По дорожке, вдоль которой росли увядшие без полива и заботы цветы, прошел к дому, отпер дверь и швырнул рюкзак в сени. Туда же отправилась и провонявшая майка с рубашкой. В одних брюках и тапках на босую ногу пошел в баню – в баке должно было хватить воды, чтобы обмыться, это было насущной необходимостью.

В траве стрекотали кузнечики, дуровато орала какая-то ночная птица, доносилось сумасшедшее кваканье лягушек с реки. Звезды были невероятно яркими, неиспачканными яркой иллюминацией и неоном рекламы. Засмотревшись на небо, я так и дошел до баньки и потянул на себя дверь за металлическую ручку – и только потом осознал, что в бане горит свет!

Испуганный женский вскрик заставил меня немедленно дверь захлопнуть и попытаться осознать: что за дивное видение передо мной предстало мгновение назад?

– Милая девушка, – сказал я громко, глядя на оструганные доски двери и пытаясь собраться с мыслями. – Я вовсе не имел намерения вас пугать и, можно сказать, даже рад встрече. Но так уж вышло, что это моя баня, и я только что приехал, и хотел бы ей воспользоваться. Но вы не стесняйтесь, заканчивайте спокойно – я пойду чаю заварю.

И пошел себе обратно к дому, а перед глазами у меня стояли распахнутые в испуге зеленые глаза, четкие линии скул, разрумянившиеся щечки, прикушенная нижняя губа… А еще руки, прикрывающие высокую грудь, стройная талия, отличные спортивные ножки и… Ну и всё остальное, на что смотрит мужчина, неожиданно встретивший в своей бане красивую молодую женщину в наряде Евы.