Бона рассмеялась.

— То-то они взбесятся, когда приедут на крестины. Бедняги! Потеряли надежду на то, что род Ягеллонов вымрет. — И, взглянув на колыбель, спросила: — Он все еще спит?

— Да.

— При блеске свечей и благовонии фимиама им будет восхищаться вся Европа.

В голосе ее было столько горделивой радости, что Алифио с грустью заметил:

— Столь огромное собрание монархов невозможно ни в ноябре, ни в декабре.

К его удивлению, Бона, казалось, ничуть этим не огорчилась.

— Чем позже, тем лучше, — сказала она. — Принц подрастет, станет еще красивей. Да и война к тому времени подойдет к концу.

— Будем надеяться, — отозвался Алифио.

— В честь возвращения наших доблестных воинов с победою примас Лаский отслужит благодарственный молебен, тотчас после этого в соборе состоятся крестины. Под звон всех краковских колоколов. Это будет великий день! Двойное торжество.

Ее сияющие глаза глядели на колыбельку.

— Все еще спит?

— Проснулся, улыбается, — ответила Марина. Бона протянула к нему руки.

— Дайте мне его, дайте!

Прижала младенца к груди, а потом, склонив над ним лицо, произнесла с благоговением его имя:

— Аугустус…

В эту минуту в опочивальню вошел Вольский.

— Гонец с письмом от его величества, — сообщил он.

— Наконец-то!

Передав Марине младенца, Бона чуть ли не вырвала письмо из рук маршала, попробовала было читать, но тут же уронила голову на подушки.

— Не могу, — прошептала она. — Перед глазами туман. Оставьте меня. Вы все. Пусть только Марина и Анна…

Она умолкла, и Марина поспешно налила в рюмку какую-то микстуру для восстановления сил. Бона смочила губы, швырнула рюмку на пол и приказала Анне читать. С начала и до конца. Медленно.

Отчетливо.

Письмо оказалось коротким, было написано наспех, во время короткого постоя.

„Светлейшая госпожа! Великую радость испытали мы, узнав из письма вашего, что вы благополучно разрешились от бремени и что Бог был милостив, ниспослав нам долгожданного сына, вечный залог нашей взаимной любви. За столь радостную и приятную для нас весть мы от всего сердца благодарим Ваше королевское величество и нижайше просим — поберечь здоровье. Любимому сыну нашему велите при крестинах дать имя Сигизмунд, которое с ним вдвоем теперь носить будем“.

Бона прервала се.

— Не верится. Прочти еще раз. Анна послушно повторила:

„…сыну нашему велите при крестинах дать имя Сигизмунд, которое с ним вдвоем теперь носить будем“. Королева минуту молчала.

— О Dio! — наконец воскликнула она. — Он не собирается вернуться, не рассчитывает на скорый конец войны. Это ясно. Крестины состоятся без него? Нет! Дай письмо! Ты, наверное, не разобрала.

Последние слова Бона прочитала еще раз и повторила с горечью: „…сыну нашему велите при крестинах дать имя Сигизмунд, которое с ним вдвоем теперь носить будем“. Так оно и есть: церемония без торжества, без короля. Война дороже рождения желанного сына. А как она мечтала об этом дне. Как ждала.

— Всемилостивая госпожа, вы можете себе навредить… — решилась заметить Анна.

— Я себе не наврежу, а вот письмо это принесет вред всем нам, — возмутилась Бона. — Торжественные крестины без короля, восседающего на троне во всем своем величии? Никто не прибудет на такое скромное торжество. Ни один король, ни один влиятельный князь! Пришлют своих людей, своих представителей, послов, графов. Опять все не так, не так! Великого триумфа не получится, только…

Подавая ей снова младенца, Марина начала перечислять:

— Ведь родился Ягеллон, родич императора и короля Чехии и Венгрии, наследник трона Польши, Литвы, Руси, Пруссии, а также наследник герцогств Бари и Россано.

— Замолчи! — оборвала ее Бона. — Я сама знаю, кто мой сын…

— Сигизмунд, — неосторожно добавила камеристка.

— Август! Август! — закричала королева. — Санта Мадонна! Почему я здесь, а он там? Все это не по мне. Почему я сама не воюю? Почему не могу быть королем?

Она успокоилась не скоро и после долгих раздумий велела позвать к себе канцлера, который внимательно выслушал ее наставления и наконец сказал:

— Правильно ли я понял? Крестины должны быть пышными и как можно скорее?

— Да. В честь наследника трона будет торжественное богослужение, колокольный звон, величественное шествие и гулянье.

— Первого сентября? — спросил Алифио.

— Да. Чем раньше, тем лучше.

— Всемилостивая госпожа, вы хотели, просили…

— Я переменила решенье, — перебила она сердито. Алифио не верил своим ушам.

— Но… Ведь мы не успеем предупредить дружественные державы.

— Вот именно потому, что не успеем.