Генерал нагнулся и взял конверт. Вытащил сложенный пополам листок бумаги и прочел. Положил письмо обратно и бросил его на пол:

— Ты ничего не понимаешь, стопроцентный патриот. Ты боишься понимать.

Чип зашевелился во сне, и генерал вновь удалился в кабину…

…— Сколько было овечек?

— Много, — не открывая глаз, ответил Чип. — Но только не овечек. С закрытыми глазами легче считать, вот я и прикинул: один грамм героина по нынешним ценам в Штатах тянет на шестьсот девяносто пять долларов, центы «туда-сюда» считать не будем. А вы взяли пятьдесят килограммов, итого — три с лишним миллиона. Не слишком ли круто?

— А я по простоте душевной думал, что овечек пересчитывать приятнее. — Когда генерал изобразил улыбку, уши его шевельнулись. Он сел в кресло рядом с Чипом: — Да разве в деньгах счастье? Не буду, не умею философствовать. Пример из жизни: пока вы спали, я услышал по радио интереснейшую передачу. В Лос-Анджелесе взяли за участие в сделке по продаже героина богатого человека. Более чем богатого — он владелец автомобильной компании. Джон де Лорен, не знаете такого?

— Вообще-то надо, чтобы я удивился, потому что моя машина называется «де лорен». Но сегодня, генерал, вы удивили меня гораздо больше. — Окончательно проснувшись, Чип увидел конверт, лежащий на полу: — Это когда я потерял сознание и упал…

Чип нагнулся за конвертом, потом взял ключи и засунул их в карман. Из пачки «Бенсон и Хеджес» он вытащил сигарету.

— Вы, мистер Чип, уже совсем пришли в себя. У вас фантастическая способность восстанавливать свои силы и, видимо, душевное равновесие. Завидую. Это хорошо, потому что скоро мы будем в Токио и скажем друг другу «прощай». И чем быстрее, тем лучше, памятуя случай с вашим де Лореном.

Казалось, Чип не слушал генерала, потому что неожиданно произнес:

— Ну и что вы скажете?..

— Интересное письмо, — спокойно ответил Чипу его собеседник. — Знаете, чем меня радовали американские журналисты? Сегодня они разоблачают ЦРУ, ФБР, Пентагон, конгресс, Белый дом и даже мафию. Посмотришь — ведь камня на камне не оставят. Повнимательнее посмотришь — все на месте. И журналисты, и ваши святыни. А новостью номер один уже становятся похождения бывшей жены бывшего конгрессмена из Вашингтона. Дева-великомученица, проповедница непорочного зачатия Рита Дженретт. Десять цветных фотографий в «Плейбое» и симпатичный рассказ, как конгрессмен-супруг нежно полюбил ее прямо на ступенях Капитолия.

Чип поморщился:

— Наша печать демонстрирует свою свободу. Не всегда удачно.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь и на вашу свободу не покушаюсь. Я радуюсь за американских журналистов — вместе с вами, разумеется. Извините, но мне придется быть грубым: а что, письмо вашей сестры точно так же напечатают, как и дневник Дженретт? Или, может, его уже напечатали?

— Джудит… Она заблуждалась. — Чип с трудом выискивал самые нейтральные слова, чтобы не осквернять память сестры.

— Она была права, мистер Чип. — В голосе генерала послышались нотки человека, привыкшего к тому, что он — истина в последней инстанции. — Только я не вижу ничего зазорного в ее письме. Работали на ЦРУ? Так надо. Так было нужно и будет нужно. А вы сами работаете в УМС? И только в УМС? Ну, смелее, смелее, какая-то Рита Дженретт не побоялась раздеться перед объективом. Скажите: «Да, я работаю исключительно в УМС», — и я отпущу вам все грехи. Но не поверю.

— Я сегодня не исповедуюсь, да и вы не прихватили епитрахиль, — хрипло произнес Чип. — Извините, я устал.

Ему опять повезло, потому что пилот крикнул: «Начинаем снижаться!»

— У меня есть повод удалиться, но прежде чем уйти, хочу сообщить: за час до нашего отлета из Исламабада в том же аэропорту взяли Клегга. Он вез оружие — вы его знаете? Ну наверняка слышали о нем. Его, понятно, отпустят, это глупость нашей таможни. Но кто ее навел? Вот ведь вопрос. Случаем, не в курсе? — Не дожидаясь ответа, генерал ушел в кабину, оставив Чипа прильнувшим к иллюминатору.

«Токио. — Чип расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил узел галстука. — Токио. И потом Сан-Франциско».

ВИРДЖИЛ ЧИП стоял перед дверью, на которой была прибита скромная по размерам табличка: «Кевин Дж. Розендейл, журналист». Прошла минута после его звонка, прежде чем Чип услышал, как кто-то подошел к двери. Дверь открылась, и на пороге показался лысый мужчина лет тридцати, с круглыми очками на кругленьком лице. На нем была помятая ковбойка сиреневого цвета и, без единого пятнышка, белые джинсы. На ногах — шлепанцы.

— Меня зовут Вирджил Чип, здравствуйте. Вы — Кевин Розендейл?