— Правда, — неуверенно согласился с ним Мишель, подумав, что американец чем-то наверняка все-таки насолил Селиму.

— То же самое можно сказать и о национальном характере. Ну, скажем, у типичного американца — главные национальные черты одни… у русского — другие… у ливанца — третьи… Не так ли?

— У нас говорят, столкни ливанца в море — и он вынырнет с рыбой в зубах, — улыбнулся Мишель.

— Вот видите, — обрадовался американец подтверждению своей мысли. — Значит, вы, ливанцы, главной чертой своего национального характера считаете предприимчивость! Но своей предприимчивостью вы вызываете зависть в соседних странах! Мне как-то довелось услышать там и такое выражение: ливанец — это не национальность, а профессия! — Джеремия Смит тут же ласково положил ладонь на запястье Мишеля: — Но это говорят завистники, только завистники. А нам, американцам, ваша предприимчивость и деловитость по душе, у нас в этом плане с вами много общего. Хотя я не понимаю одного вашего бывшего министра: он сказал как-то мне, что ливанец по натуре космополит и его родина там, где он делает деньги. Мы, американцы, тоже делаем деньги во всем мире, но мы — патриоты… Только не обижайтесь!

— Наши министры говорят и не такое, — все-таки обиделся Мишель. — А мы, ливанцы, любим свою страну — я говорю о народе, а не о министрах. Хотя и среди министров попадаются всякие… в том числе и патриоты. А ловкачи, пройдохи и проныры есть в каждой нации, и нельзя по ним судить обо всем народе.

— Браво! — Джеремия Смит хлопнул от удовольствия в ладоши. — Вы мне нравитесь все больше и больше, Майкл, и я рад, что судьба свела меня с вами. Меня всегда тянет к идеалистам, а их, к сожалению, в наше время так мало! Но об этом мы с вами поговорим как-нибудь потом. А сейчас расскажите, как ваши дела. Помог ли вам чем-нибудь Селим? У него с фалангистами и даже с этим сумасшедшим Фади связи самые тесные. Я ведь и познакомился с ним через Фади. Парень рвется в Штаты, хочет закончить там свое образование, ну и, наверное… мечтает зацепиться, найти работу и даже получить американское гражданство… — Американец сочувственно вздохнул: — Здесь, в Ливане, многие сейчас хотят этого. Наш консульский отдел завален работой, но… не так-то все просто. Мы не хотим пускать к себе кого попало. Ну вот Селим и помогает мне в разных мелочах… съезди туда, отвези или привези то-то. Я и подумал — а почему бы ему не помочь и вам, Майкл?

Мишель улыбнулся, и в его улыбке американец заметил иронию.

— Что такое? — искренне встревожился он. — Что-нибудь не так?

— Да нет же, все именно так, — спохватился Мишель. — Но вы же сами сказали, что он служит Фади… и делает то, что Фади требует от него… и от меня.

Американец склонил голову, на лице его появилось сожаление. Он вздохнул и поднял взгляд к потолку, словно покоряясь решению свыше.

— Вы были у Фади и знаете, что это за фрукт, — сочувственно произнес он. — После того, что вы мне рассказали о предложении Фади, я сам говорил с ним, думал, что мне удастся убедить его не впутывать вас и вашу девушку в его грязные делишки. Но… увы! Его трясет от ненависти к тому, на кого он вас натравил. Он считает, что все беды христиан в Ливане исходят именно от шейха Фарида и как только шейха не станет, в Ливане все сразу изменится, все станет, как раньше, когда страна процветала… Вот видите, оказывается, Фади тоже по-своему хочет добра Ливану и тоже по-своему — патриот.

— Он — маньяк и убийца! — вырвалось вдруг у Мишеля. — Патриоты не путаются с ЦРУ или «Моссадом», не получают деньги от какого-то там Деда за взрывы на улицах…

Он осекся, поняв, что проболтался о том, о чем ему рассказывал Селим, а ведь Селим так просил его не говорить ни с кем на эту тему! Что-то скажет теперь Смит? Ну конечно же — он не Дед, такого не может быть. Но он — американец… ЦРУ… «Моссад»…

Джеремия Смит рассмеялся:

— Селим начитался шпионских книжек, которые берет в нашей библиотеке — тренируется по ним в английском языке, благо что эти книжки так примитивно написаны. ЦРУ… «Моссад»… На них теперь принято валить все. И то, что они действительно делают, и то, что не делают. А взрывы на улицах… Еще Грехэм Грин приписывал их в своем «Тихом американце» ЦРУ. Но теперь-то всем известно, что тогда в Сайгоне шла борьба за власть между тамошними милитаристами, которые и лили кровь ни в чем не повинных людей!

Он печально покачал головой:

— Точно так же, как феодалы-милитаристы дерутся сегодня здесь, в Ливане, и так же льется кровь… А у нашего Селима… я же говорил вам, буйная фантазия… Да и как ей такой не быть… Вот вы — выручите вашу девушку, и прощай, Фади! Я обещал вам помочь уехать в Штаты. А Селиму так просто от Фади не уйти, слишком много он знает, а Фади не любит оставлять опасных свидетелей. Но хватит об этом.

Джеремия Смит расплылся в широкой улыбке:

— А у меня есть для вас новости…

— Саусан? — перехватило дыхание у Мишеля, и он сразу же забыл обо всем, о чем они только что говорили.

— Ваша девушка и ее брат живы и здоровы. Фалангисты обращаются с ними неплохо. Во всяком случае лучшего отношения от этих фашистов ожидать не приходится. Мои друзья из ЦРУ, — он понизил голос, — надеюсь, вас не шокирует, что кое-кто из моих друзей зарабатывает свой хлеб насущный в этой организации? Так вот… по моей просьбе они намекнули Фади, что заинтересованы в строгом соблюдении условий вашей с ним сделки.

Мишель хотел было возразить, что ни в какую сделку с Фади он не вступал, что Фади прижал его к стене и навязал ему свои страшные условия, но американец не дал перебить себя.

— Так вот… — Голос его окреп. — Мои друзья принимают на себя всю ответственность за то, что ваша девушка и ее брат будут освобождены немедленно, как только… шейх будет убит.

Последние слова он произнес почти через силу и брезгливо поморщился, словно в них было что-то крайне неприличное и оскорбительное для него самого.

Наступило молчание. Мишель не знал, что делать — благодарить ли американца за его заботу о Саусан и ее брате, расспрашивать ли подробности того, что Джеремии Смиту удалось узнать о них?

Американец с сочувствием и пониманием смотрел на него.

— Не надо благодарить меня, — мягко сказал он. — Если человек может помочь своему ближнему, он обязан сделать это. И я тоже хочу, чтобы весь этот кошмар побыстрее остался позади. Вы, наверное, уже совершенно измотались — шутка ли, так долго быть в таком страшном напряжении!