Шрифт:
— Чем вы поможете? Проберетесь к нему в больницу и дадите звездюлей? Нет. Не хватало вас потом ещё вытаскивать, — откидываюсь на стуле.
— Было бы круто.
Официантка приносит ещё по чашке кофе мне с пацанами и латте для Лины.
— Наши отцы землю роют, чтобы его оттуда освободить. Мой даже компромат какой-то на губера нашёл. Не удивляюсь, там если копнуть, то столько дерьма можно найти.
— Да все они во взятках и воровстве погрязли, — задумчиво произносит Егор. — Извини, Макс. Про твоего батю я так не думаю, — смотрит виновато.
А я думаю. У отца нет бизнеса, а деньги откуда? Зарплата? Не смешите меня.
— Ничего…
— Никогда бы не подумала на Калинина, что он может быть таким вспыльчивым, — произносит Линка.
— А я бы подумал, — трёт скулу с синяком Фролов.
Мы все слегка посмеиваемся над ним.
— Он всегда такой сдержанный был, строгий. А тут…
— Это маска… — смотрю на дно пустой чашки, пытаясь разгадать тайну кофейной гущи. — Он не такой. Скорее на нас с вами похож, как подросток. И это не отставание в развитии — просто характер. Дерзкий, наглый и порой абсолютно обезбашенный. И заводится с пол оборота.
— Макс, ты несёшь романтическую херню, — прерывает меня Кирилл. — Раньше я за тобой этого не замечал. Влюбилась?
— А если так, то что? — поднимаю на него глаза.
— Ничего. Это нормально в нашем возрасте, — кидает взгляд на Егора. Тот сидит темнее тучи. — Ты согласна со мной, малышка? — слегка щипает Линку за талию, приобнимая.
— Придурок, — шлёпает его по плечу. — Конечно, нормально.
Фролов неожиданно встаёт, громко с шумом отодвигая стул и молча уходит.
— Блин… Не надо было при нём, — жалеет его Макарова.
— Жизнь боль, а любовь не всегда взаимная, — произносит с горечью Лавров.
— Да ты поэт, Лаврик, — удивляюсь.
— Вот, слышала? — обращается к Линке. — А ты говоришь со мной никакой романтики.
— Посидите немного, я пойду с этим надутым индюком поговорю. Пора нам, наверное, объясниться, — иду вслед за Фроловым.
Он стоит на пороге, заложив руки в карманы брюк, и смотрит куда-то вдаль.
— Егор, — вывожу его из задумчивости.
Он нехотя поворачивается ко мне на мгновение, потом снова возвращает взгляд на прежнее место.
— Ну, извини, что так получилось. Сердцу ведь не прикажешь. Если бы ты раньше о своих чувствах признался, то всё могло быть иначе…
— А я их до появления Калинина и не замечал, — произнёс вкрадчиво с легким вздохом. — Увидел в лагере, как он на тебя смотрит, и вдруг стал ревновать ни с того ни с сего. Я ненавижу его, Макс, — поворачивается ко мне.
— Тогда и меня должен…
— Тебя? Нет! Тебя я люблю…
— А я его. Прости…
— Тебе хорошо с ним? — неожиданный вопрос.
— Не всегда. Иногда он меня пугает двоякостью своего поведения. И злит из-за чрезмерной откровенности, — хочу быть честной с другом. — Но с ним рядом я другая…
— Тогда желаю счастья, — смотрит вымученно, с болью в глазах.
Быстро сбегает с порога и удаляется от меня, забирая с собой частичку моей души, которую я ему отдала за годы нашей дружбы. У меня в глазах снова появляются слёзы, которые я пытаюсь сморгнуть, пока не потекли. Опять я превращаюсь в рохлю.
Я не хочу терять друга.
Глава 37
— Данилыч, я вины с сына не снимаю, но и твой — не ангел небесный, — произносит в сердцах Калинин старший. — Он девочку хотел изнасиловать!
— Вот именно, мою дочь, между прочим, — замечает Виктор Иванович.
— Ой, Витя, твоя дочь сама не подарок, — отмахивается губернатор, раскинувшись в шикарном кресле своего кабинета.
— Да, Макс — не божий одуванчик, но и не девка подзаборная. Ему что шлюх мало? Этого добра вокруг него как грязи. Что к моей то полез?
— Вообще-то она была не против…
Двое Калининых и Ермолаенко переглянулись и дружно засмеялись.
— Макс? Ну да! — разрывается от смеха Славка.
— Ну, он так сказал… — понял, что произнес ерунду Мерзликин.
— Моя дочь — честная и невинная девушка, — процедил серьёзно Ермолаенко, забыв о веселье.
— Да что ты? Скажите ещё, что с Гордеем у них просто дружба, — издевательским тоном. — Что он тогда за неё драться полез? Свидетели слышали, что он говорил, что мой Максим прикоснулся к "его девушке", — ткнул пальцем в стол. — Я ведь Дэя ещё совсем мелким помню, на коленях его держал. А он вырос и такое отмочил. Без обид, Петя, но сам натворил, пусть сам и расхлёбывает.