Подружки долго возились, прикладывали лоскутки к куклам, потом сшивали, потом пороли, потом снова сшивали…

Наконец, наряды сделаны. Девочки, с удовольствием, разглядывали свои шедевры.

— Ой! Моя будет самая красивая на празднике! — Саша любовалась своим творением, потом посмотрела на Женьку, заметила, что у подруги начала оттопыриваться нижняя губа, решила исправить положение — Нет! Наши дочечки будут самыми красивыми! Да, Жень?

— Да! А какой праздник будет?

— Бал, в честь приезда прекрасного принца.

Женька озадаченно размышляла.

— Так что же? Принц один, а красавиц две?

Саша тоже призадумалась. Ссориться с Женькой не хотелось, но и принца отдавать — тоже.

— А давай, твоя поедет на бал к другому принцу?

На том и порешили, что у каждой будет свое королевство и свой принц.

Солнце катилось к вечеру, начали досаждать комары, голые ноги и руки уже зудели. Скоро с работы придут родители, пора было по домам.

Праздничные балы отложили на завтра.

Шурка, сколько себя помнила, у них всегда была Майка. Мать корову ласково называла “Кормилочка”. Так и было. Тут тебе и творог, и сметана, и молоко. В семье оставляли только необходимое, остальное молоко по возможности продавали или обменивали на другие продукты. В колхозе, вместо денег — трудодни, а ведь семье и одежда нужна, и по хозяйству что-то.

Мать доила Майку утром и вечером. Вот и сейчас, придя с работы, она звякнула ведром и направилась в хлев. Шурка ужиком проскользнула следом, и уселась на охапку сена. Ребята уже дали Майке пойло, а свежую траву она вдоволь поела на выпасе. Частных коров пасли край канав.

Саша любила эти минуты: мать никуда не спешит, сидит, задумчиво, на маленькой табуреточке, голову склонила немного на бок. Между колен придерживает ведро, в которое, короткими струями, стекает молоко. Вжик — вжик — чирк — вжик… Бьют монотонно струйки о стенки ведра. Сашка пригрелась, разомлела — набегалась за день. В эти минуты, было ей так хорошо, так уютно: пахло сеном, парным молоком и коровьим навозом.

Мать достала с кармана кружку, в одну струйку нацедила молоко, оглянулась:

— Шурочка, на, держи!

Сашка в один рывок поднялась и потянулась за кружкой. Пила не спеша, небольшими глотками — наслаждалась.

Молоко было тёплое, сладковатое, такое вкусное, какое можно отведать только в детстве.

Детских воспоминаний у Саши было много, но отдельные события врезались в память особенно:

Дело было по весне. Мать встала, как всегда, рано и хлопотала по хозяйству. Отец собирался на работу, ребята тоже были уже на ногах. Сашка не спала, но вылезать из-под одеяла не хотелось: за ночь изба выстыла. Отец затопил печку. Пламя в топке гудело, и что-то там потрескивало. Лежала, укутавшись — ждала, когда комната прогреется.

Мать ушла порядничать, слышно было как скрипнула дверь в хлев.

Вдруг она вбежала в дом:

— Матвей! Матвей!..

— Что случилось? — отец резко встал и кинулся к ней.

— Майка. Майка там лежит, не встаёт…

Отец с матерью с шумом затопали за дверью. Следом выскочили, один за другим, братья.

Сашка соскочила с постели, босиком кинулась следом, но, выскочив в тамбур, поняла свою оплошность и вернулась. Начала суетливо натягивать одежонку. Наконец, собралась и выбежала на улицу. Попыталась проникнуть в хлев, но отец прикрикнул на неё, и ребята выставили сестру на улицу. Сашка шлёпала по лужам вдоль сарая, поглядывая на дверь, ждала.

Подошёл Вася, шепнул в ухо:

— Майка заболела, мамка за ветеринаром побежала.

Сашка поняла, что раз такой переполох, что-то там очень плохо. Ей стало невыносимо тревожно. В носу пощипывало. И начали сами собой наворачиваться слёзы.

Шурка, а ну не реви, не до тебя сейчас — строго проговорил Алексей, пробегая мимо.

Все бегали, что-то делали, а от Сашки отмахивались. Никто на неё не обращал внимания. И от этого, ей было ещё печальнее.

Наконец, тяжело дыша, вбежала во двор мать, следом шагал странный, какой-то неприятно пугающий, человек. Сашка, открыв рот, уставилась на него: он был похож на Кощея бессмертного. Зоя им с Женькой читала книжку про него. Этот дядька был точь-в-точь Кощей: длинный, лысая голова раскачивалась на тонкой шее, и сам он был такой тонкий, что казалось сейчас сломается пополам.

Мать, со странным дядькой, быстро скрылись в хлеву.

Саша уже вообще ничего не понимала: зачем к Майке Кощея позвали? Он будет её оживлять? Или наоборот, заберёт их корову в своё Кощеево царство? Сашка вдруг, неожиданно для себя, подскочила и бросилась со всех ног в хлев. Никто не ожидал от неё такой резвости, и она легко проскочила внутрь. С криком бросилась к ветеринару, лупя его по длинным ногам ладошками:

— Уходи, уходи, Кощей! Не отдам тебе Майку!

От неожиданности все замерли, и, с удивлением, уставились на неё. Слёзы на лице Саши высохли, оставив грязные полоски. А огромные глаза сверкали в полумраке сарая.