Странно, ей казалось, что кто-то ударил ее кулаком в живот.

Как такое могло быть?

Она не знала, когда у них все началось, но предполагала, что не так давно, а когда она слышала, как ее отец разговаривал по телефону с Дасти, его голос становился мягким и приятным. И Дасти любила ее отца, очень сильно. Все, кто его знал, любили. А Кларисса еще даже не познакомилась с ней! Как такое могло быть?

Она стояла неподвижно и слушала, как ее отец продолжал: «Я не собираюсь это обсуждать». Затем последовала пауза: «Чувак, серьезно, не говори со мной об этом дерьме, ты сам не разобрался со своим с Мией». Еще одна пауза, затем более раздраженно: «Я сказал тебе, я был мудаком с ней три раза. В первый раз я был не в себе после похорон, а о последнем разе даже думать не хочу. Она ясно дала понять, что достаточно. Я звонил ей три раза. Она не перезвонила. Итак, закончили. У нее уже был один мудак, превративший ее жизнь в дерьмо сразу после смерти ее брата. Ей не нужен еще один».

Ее отец вел себя как мудак с Дасти? Этого быть не могло. Ее отец никогда не был мудаком, даже по отношению к их матери, а она это заслуживала.

И у Дасти был какой-то мудак, который превращал ее жизнь в дерьмо?

Клариссе это не понравилось.

Она уже повернулась на лестнице, когда ее отец продолжил: «Да, я говорил тебе, что она была той единственной. Проблема в том, что я все сделал так, что не стал тем, кто ей нужен. И, к сожалению, я живу в Бурге, она живет в Техасе. Мне нужно заботиться о детях, и у меня нет бабла, чтобы полететь туда к ней и «броситься на меч». И ей все равно не нужно это дерьмо. Если бы она была здесь, я приложил бы усилия и, возможно, пробился бы до нее. Но ее здесь нет».

Она жила в Техасе, вот почему они с ней не встречались, а папа разговаривал с ней по телефону.

А если бы она была здесь, папа мог бы ее вернуть.

Он обязательно бы пробился, Кларисса знала это.

Клариссе придется вернуть Дасти обратно в Бург.

— Дело сделано, чувак, отпусти это. И если ты перестанешь трепаться об этом, может я тоже смогу найти какой-нибудь способ отпустить это дерьмо, — закончил ее отец, и в его голосе не было радости. На самом деле, он казался совсем более не счастным, чем всю прошлую неделю.

Поэтому Кларисса теперь поняла, почему он так грустил и злился на самого себя. Также она поняла, почему и это тоже (частично).

И прежде чем Кларисса успела сообразить, что делает, развернулась, взбежала по двум ступенькам обратно в свою комнату. Затем вытащила дневники Дасти из-под матраса и засунула их в свою сумку с учебниками.

Затем она глубоко вздохнула и побежала обратно вниз, на этот раз крикнув:

— Привет, пап! — чтобы он знал, что она идет.

* * *

Финли Холлидей стоял у подножия лестницы и смотрел в дальний коридор на свою маму, которая стояла у раковины на кухне. Она не двигалась. Просто смотрела в заднее окно, и он знал, что она ничего там не видит. Он знал это, потому что она часто так стояла. Он пугал ее, когда подкрадывался к ней множество раз за последние несколько недель.

Она была совершенно потерянной.

И это его не удивляло.

— Ваша мама, она особенная, — так много раз говорил ему отец, что он сбился со счета. — Вот почему Бог дал ей кучу мужчин — меня, тебя и твоего брата. Особенным девушкам, таким как твоя мама, нужна куча мужчин, чтобы они присматривали за такими, как твоя мама. Это наша работа, всех нас, заботиться о вашей маме.

Папа не возражал и заботился. Фин знал, что папа считал, что его жена «особенная», это было мило. Он знал это, потому что, когда она становилась глупой или роняла что-нибудь, как делала постоянно, или вела себя так, будто наступал конец света, или говорила что-то глупое, стеснялась в компании и не могла подобрать слова, его отец всегда смеялся. Потом хватал ее и целовал. И она переставала краснеть и выглядеть испуганной, улыбалась ему.

Без папы она не могла справиться со многим.

Полностью не могла.

И бабушка с дедушкой, папины родители, и бабушка с дедушкой, мамины родители не помогали. Вертелись вокруг нее, будто она была раненой птицей или чем-то в этом роде. Если нашел раненую птицу, то сломал ей шею и покончил с этим дерьмом. Он видел, как его отец дважды в своей жизни сворачивал птицам шеи.

«Доброта, — говорил отец своим глубоким нежным голосом, когда Фин впервые увидел, как он убивает раненую птицу, — проявляется в разных формах».

Фин никому не рассказывал, что видел, как его отец сворачивает шеи. Люди подумали бы, что он совершает убийство.

Но Фин все понял. С другой стороны, он понял многое из того, что говорил ему отец.

Но нельзя сломать шею женщине, когда ей больно и она ранена так, что никто никогда не вылечит ее. И совершенно не помогало, что вокруг нее порхали, в любой момент готовые схватить подушку или что-то еще, бросить ее на пол на тот случай, если она вдруг упадет, чтобы смягчить ее падение.

Дерьмо должно было закончиться. Был почти уже февраль. Они должны были думать о кукурузе.

Он не мог представить свою мать на тракторе. Ее родители никогда не были фермерами. Ее отец, то есть дед Фина, был парикмахером, сейчас на пенсии, а мама никогда не работала. Дедушка Фина сейчас жил во Флориде. Он не собирался перебираться в Бург, чтобы работать в поле.