— Прости, но я не могу.

— А придется, — в кабинет вошел Орест Пушкин, придерживая ладонью саблю, а следом — двое вооруженных револьверами городовых. — Старцев Гектор Андреевич — у нас есть ряд вопросов по поводу вашей деятельности. Вот повестка — ознакомьтесь и следуйте за нами. А вы, Андрей Семеныч, не волнуйтесь. Вы сделали правильный выбор.

— Вы не имеете права!

— Имеем, имеем, — Орест бережно взял меня под локоть. — Вот документы, вот печати.

— Отец, одумайся! — прорычал у порога.

— Я уже все обдумал, — Андрей подошел к окну и свел руки за спиной. — Или сделаешь по-моему, или ты мне больше не сын. Лучше запятнать честь нищетой, чем кровью. Грязные деньги никому еще не принесли счастья. Уведите его.

— Пошли, — усач в синем мундире склонился к уху и звякнул висящими на поясе наручниками. — Не усугубляй.

Пришлось подчиниться, иначе спор мог перейти в драку, а проблем с домом Пушкиных мне совсем не хотелось.

Из участка свяжусь с Юстасом, и он все разрулит. Час потраченного времени не стоит колдовского боя — я уже видел, чем это может закончиться.

Меня усадили в зарешеченный кузов полицейского грузовика, будто опасного преступника, и повезли в неизвестном направлении.

Ожидал, что как знатную особу доставят в главное управление на площади, однако фургон остановился у заштатного околотка рядом с громадным сталелитейным заводом.

Конвой сопроводил в мрачное помещение с грязным полом и запер в камере. Собственно, весь участок состоял из двух комнат — обезьянника и кабинета. И кроме нас здесь никого не было, даже конвоиры остались снаружи.

Орест же развалился за единственным столом с кипами засаленных папок и телефоном и достал бутылку беленькой. Налил, опрокинул и по привычке занюхал рукавом.

— Эх, хороша. Пожалуй, ради такой прелести и стоит терпеть Пана. Будешь?

— Я требую звонок, — сказал наугад, предположив, что нечто подобное аристократам дозволено.

Полицмейстер разложил на тарелке копченое сало, соленые огурчики и чеснок. И облизнул пухлые губы, с вожделением уставившись на простецкую, но сытную поляну.

— Может, сальцу? Это вторая причина, почему я кое-как перевариваю Хмельницких.

— А третья — взятки? — не удержался от усмешки.

— Нет. То четвертая. А третья — вот, — рядом с блюдом легла краюха ржаного хлеба. — Посмотри — амброзия! Пища богов. Точно не будешь?

— Я требую звонок. Не смей меня игнорировать, Орест. На кону жизнь моей сестры.

— И кому же ты хочешь позвонить?

— Обер-прокурору. Ты мешаешь делу государственной важности.

— Хо-хо… — Пушкин хлопнул вторую и утер порозовевшие щеки. — Медаль получил — и сразу важным и деловым стал.

— Медаль? — я нахмурился. — Какую еще медаль? Мне ничего не вручали.

— Потому что еще не довезли. Из самого императорского дворца едет! — мужчина сделал небольшой бутерброд и целиком сунул в рот. — Говорят, адмирал выхлопотал — за спасение сына. Но такой медали нет, поэтому дадут за отвагу третьей степени.

Не знаю, чем ты заслужил такую награду, но слухи ходят разные. Якобы, помог прикончить контр-адмирала янки. Ох-хо-хо, Гектор. Только с фронта вернулся, а уже ввязался в новую войну. Неужели твой отец прав? И пора бы тебе остепениться, осесть да взяться за голову.

— Ты меня для нотаций здесь запер? — я оперся ладонями на прутья. — Дай поговорить с Юстасом. Ситуация крайне серьезная.

Орест хотел что-то ответить, но тут хлопнула входная дверь, а в коридоре послышались тяжелые шаги и брань.

Двое рослых городовых едва удерживали под руки молодую девушку, которая брыкалась и вырывалась, что заарканенная лошадь.

Мужчин спасали только кандалы на запястьях, и даже с ними бестия умудрилась подпрыгнуть и сбить со стола башню из бумаг.

Теперь понятно, почему лицо разбито, короткие светлые волосы взлохмачены, а заляпанная кровью белая рубаха разорвана на груди.

Довершали образ лихой бандитки кожаная жилетка, штаны и сапоги со шпорами. Хотя узнице больше подошла бы морская форма — мат-перемат стоял такой, что уши покраснели бы даже у боцмана. Причем с пиратского корабля.

— А ну отпустили, псы позорные! Да вы знаете, с кем связались?! Да вас на ремни порежут и в лесу закопают! — и это самое пристойное, что вырвалось из окровавленного рта.

Арестантку кое-как затолкали в камеру и спешно заперли дверь.

Девушка в ярости тряхнула решетку, и, поняв, что уже не сбежать, зверем зыркнула на меня.