— Ещё чего? К кому это?

— Вдруг я уловлю эту малышку и вытащу её из сеновала, чтобы поставить у себя в вазочку для любования? Это не будет долго, но всё же. Тебя это не заденет? Нет?

— Отстань, несытое животное! — она отпихнула его руки, — ты всюду что-то ищешь своими ненасытными глазищами.

Я достала те лоскутки и показала маме. Я никогда их не выбрасывала, — Асия добрая. Она дарит мне красивые лоскутки и всем девочкам тоже. Для игры. Она шьёт одежду, а остатки им разрешают брать себе.

— Вот и хорошо. Бабушка сошьёт твоей кукле новое платьице на смену. Чтобы в этом, нарядном, она только радовала вас, а в простом и домашнем она будет с тобой играть.

— Не будет она играть! — возразила я. — И я не буду играть с бездушной подделкой под живого человека. Пусть себе сидит. А тряпочки отдам бабушке, она сделает мне шарфик и тебе тоже, для волос. Это будет наш тебе подарок. Хочешь?

Мама, радуясь моей заботе, целовала меня.

Спустя какое-то время после того приезда мамы с отцом, дедушка как-то вернулся из столицы. Он сидел на своей скамье, не зная или не обращая на это и внимания, что я прячусь в кустах за скамьёй.

— У вокзала в пивнушке болтали об Асии, — сказал он бабушке. — Она пропала. А было так. Какой-то мужик, из себя страшный и свирепый, но прилично одетый, вроде бюрократа, прикатил на столичной машине. Беседовал с нею после рабочей смены, выловив её у фабрики. Ему сказали: «Парень, вали отсюда! Она невеста другого человека. Хотя ты и похож на обрубок столетнего лакового дерева своей толщиной, парень девушки тебя задавит, если что. Так что двигай, пока ноги целы, а то их вполне могут тебе отрубить, и будешь ты обрубком уже подлинным, а не мнимым»! Но тот достал оружие, и все разбежались, поняв, что он не из тех, кто пугает. Никто не видел, сама она к нему села, или он втащил её силой. Я слышал, что у этих похитителей и торговцев есть колдовские снадобья, которые лишают жертву способности к сопротивлению. Но подруги её не дождались. Я, конечно, ничего не скажу её матери, что она мне? Слабоумная и жадная. Но я видел живую и невредимую Асию вчера в столице, когда зашёл в то заведение за своей любимой наливкой, а я так и не расшифровал её секрет, из каких трав её готовят? Заведение похоже на твой сад, Инэлия. Но под крышей стеклянной. Называется «Ночная лиана». Улавливаешь созвучие? Ну, а дальше не только созвучие! Там и растут эти лианы, ползут из пола и цветут, одуряющими по своему запаху, цветами. У меня там тайный уголок. Имею договор с обслугой. Пью один лишь бокал, а остальные в последующие приходы. Они за дополнительную плату хранят мой сосуд. А мне хватает надолго.

— Тебе не хватает твоих наливок? — спросила бабушка.

— Они другие. А та с какими-то добавками, они распечатывают сокрытое в человеке. И вот сижу я там. А заведеньице из дорогих. И вижу я, кормилец наш там обретается, а рядом «Ночной Цветок». Но не тот, что на лианах, а живой, плотский, в нарядном платье, смеётся, заливается. Ясно тебе, где она? Глаза расширенные и непонятно, что она понимает, что нет. Этот же лезет к ней уже как к личной собственности. Да там все такие, там же особое место для встреч. Вот тебе и ритуал в Храме Надмирного Света! Пропадёт теперь. Мать пожадничала, пихнула ему на глаза. Ну что он ей дал? Пошла мамаша в лавку и купила на эту купюру куль зерна для молотьбы. Вот тебе и цена дочери! А когда он её вышвырнет, кому она будет и нужна? В «дом любви», самый дешёвый, а оттуда в пустыни, вот и путь ей, коли сеновал был плох. Вот тебе и стоимость жизни — куль зерна. В кои-то веки примчался, и тут успел отметиться, комета хвостатая!

Вернувшись из столицы, они в пределах корпусов «ЗОНТа» столкнулись с Рудольфом. На сей раз он не фыркал и встретил их спокойно.

— В столице гуляли. — Икринка начала общение первая, и Антон решил, что она ищет примирения с отцом.

— Чем же обогатила вас «Вавилония»? Кого там можно встретить, чтобы оно того стоило?

— Много чем, — отозвалась дочь, — Нэю, к примеру, с толстухой на пару, с которой она поедала кучу пирожных. Не удивлюсь, если она и сама станет со временем под стать своей приятельнице.

Рудольф усмехался, но радуясь её расположению.

— Ещё одна встреча была, — и она подошла к отцу ближе, тоже усмехаясь, но не радуясь ему. — Женщину с ребёнком видела. «Ночной Цветок» выгорел при палящем свете настолько, что и узнать было трудно. Но я узнала. Детская память, она самая прочная. Нищая, безработная и бездомная. В провинциальном сене она бы и не отличалась уже от прочей пожухлой травы. Но как ей было бы там неуютно, в предсказуемом ограниченном пространстве. Пусть и защищённое, но убожество, как и сравнишь с пепельными пустынями под безграничным небосводом. Свобода и простор! Но у неё нет крыльев, и от опасности не улетишь, а она с дочерью. Ребёнок редкий. Светловолосая и зеленоглазая девочка. Она понимает, что за таким ребёнком аристократы будут охотиться. У них же почти не рождаются дети. Кому дарить наследство?

— О ком это ты? — спросил он, ничем не выдавая своей реакции на её рассказ, или же не понимая её.

— Я же не Нэя, — сказала Икринка, — я же не буду тебя ревновать. А о ком я, ты и сам догадался. К чему твои игры в непонимание?

Игры в непонимание? А надо было тут же сказать: «Ах, я мерзавец»? Разве он знал о ребёнке? У Асии был муж, с которым она и прошла обряд зажигания священного для них огня, а что там было потом, чего ему было соваться в дальнейшую жизнь женщины, отвергнувшей его, ничуть не влюблённой в него. Непонятно для чего уступившей, когда могла честно и сразу объявить о наличии жениха. Он дверей не запирал и её не насиловал. Ещё чего! Была нужда так себя ронять в звериное безумие! За бесподобной спиной Гелии всегда теснились и высовывались из-за неё хорошенькие и жадные до чужого добра, лукавые мордочки. А они все были осведомлены о том, насколько это «чужое добро» — простоватое и щедрое недоразумение в их-то понимании. Гелия деньгами сорила, а у «добра» в кармане ничего не оставалось. Асию баловать особо было и не на что. Редкие визиты в «Ночную Лиану», где она пьянела от самой обстановки роскошного на её провинциальный взгляд дворца с прозрачным куполом вместо крыши, да дешёвые платьица, которые Гелия, будь у неё такие, отдавала бы уборщице протирать полы в своей вечно затоптанной и гулко-огромной квартире. Асия словно оправдывала своё имя. Она и была похожа на гибрид земной китаянки и европейки, и мало напоминала круглолицых, глазастых, но грубоватых «троллих» своими экзотическими удлинёнными глазами, узким лицом тончайшей лепки. Воздушная, она была в той идеальной норме, когда лишний килограмм в ту или иную сторону делает женщину или худышкой, или пышкой. Она не могла ни вызывать сильного сексуального притяжения к себе. Она вовсе не оказалась недотрогой, она давно была в перехвате у местных провинциальных ценителей, пока не нашла себе простака-рудокопа. Прирождённая, но нереализованная актриса, она розовела узкими скулами, опуская дивные глаза вниз, боясь ими столкнуться с его глазами. А когда она подняла пушистые реснички, не то чтобы и длинные, но очаровательные, как и вся она сама, — он увидел, сколько жадного интереса у неё к нему и столько обещания… Но это, конечно, на его усмотрение, она себя никому не навязывает. Чапос исполнил своё ремесло как всегда быстро и умело. Через несколько дней «Ночной Цветок» был пересажен в другую почву. Она оказалась чувственной и отзывчивой, но поскольку быстро пристрастилась к вину из «Ночной лианы», то было непонятно, кого она любит, его или своего жениха, упорно не забываемого. Имя рудокопа она произносила, любя его, Рудольфа. И ему надоела любовь на грани бреда. В трезвом же состоянии она становилась вялой и сонной. И впервые он догадался, что яд, растворённый в непристойной бутыли, вызывая привыкание, пленяя красочными иллюзиями, резко усиливая сексуальные переживания, впоследствии ослабляет в человеке жизненную позитивную энергетику, наполняя беспричинной тоской, будто их мифическая Богиня мстила им за своё поругание.

— Я хуже, чем твой жених? — спросил он, поражаясь, что рудокоп с руками, похожими на закопчённые клещи, может составлять ему конкуренцию.

— Нет, — ответила она, — просто он опередил тебя. Он появился тогда, когда я не была никому нужна, и полюбил меня. И я ответила ему. А тебе уже не могу. Не получается.

Он не держал её взаперти. К чему это было? Что она была за сокровище? И она сбежала. По своей темени и жадности она стащила, убежав, кучу всякого хлама с той квартирки, где он её поселил в столице. Квартира была приличной по местным стандартам, по его же оценке конура, лишь и годная для расслабления с подобной обитательницей придонья. Она утащила бельё, посуду, свои дурацкие пошлейшие платья. Непонятно было, где она собиралась в них щеголять? Они служили лишь для соблазна ему. В город она ходила в простеньких туниках провинциалки. Это был его приказ, чтобы она никого к себе не приманивала. И она слушалась, понимая, что в том, в чём она ездила в «Ночную лиану», по улицам ходить одной несколько рискованно. Где уж она там встретила своего «рудокопа»? Понимая, что не сумел вытеснить из неё топорного провинциала, чьего имени так и не запомнил, Рудольф злился и недоумевал. Но так было. Впоследствии Чапос сознался, что хотел отловить Асию для перепродажи, но жених скрыл её где-то, готовясь к отложенному и вовсе не отменённому ритуалу зажигания огня в Храме Надмирного Света. И ритуал был совершён с соблюдением всех местных условностей. А через короткое время «рудокоп» погиб при взрыве и обрушении подземных цехов, оставив ей статус жены-вдовицы. Она, не прощённая суровой матерью, уехала в столицу, где и затерялась. Но кто её искал? Если бы она пришла тогда к Рудольфу, чтобы он сделал? Он и понятия не имел. Задетое самолюбие саднило долго. После Нэи это был очередной провал в попытке создать греющую тело и сердце связь с кем-то. Иногда в столице он сталкивался с Ифисой. И всё так же упрямо избегал её зовущих по-прежнему глаз. Она была так же хороша, эта «мать-Деметра». Чего он не желал ей прощать? Её страсти к себе, отточенной и зрелой, до сих пор не забытой? А также того захватившего и острого ощущения своего соответствия этой женщине?