— Возможно, и живут на свете такие люди, к которым этот свет благоволит, и они не видят его изнанки никогда. Они больше всего и любят выступать в роли обличителей чужой безнравственности. А вот нам с тобою в этом смысле одинаково не повезло. И ты, и я, мы нахлебались этой изнанки. И что нам чья-то мораль? Именно потому, что мы заглянули за край, мы с тобой и ценим счастливые мгновения, что на обидно короткий миг дарит нам твой Надмирный Свет. А ты, несмотря на мои причуды, ведь любишь меня? Потому что знаешь, что я тоже люблю тебя. Мы хотя и контрастные с тобой, но созданы друг для друга. А моя любовь, она такая же, как я сам. Я девять лет помнил тебя!

— Разве это много? Я даже не ощутила этого времени. Если есть любовь, для неё нет времени. А то, что разрушается от времени, это уже не любовь. Это другое, то, что пристроилось рядом с любовью под общее название. Ты ведь никого до меня не любил? Ты забыл о тех, кто были в твоём прошлом?

— Нэя, даже у животных отличная память! Я помню всех.

— А Гелию сам же обещал забыть, как будто её и не было…

— Я имел в виду другое. Не её забыть, а самому измениться.

— Ты и изменился. Но иногда я жалею, что ты не прежний…

— Если я тебя не устраиваю, так я же тебя не удерживаю. Твой выход свободный, даже при том, что я буду страдать без тебя.

— Ты никогда не будешь страдать! Потому что я не собираюсь тебя покидать, — она капризно надула губы и милостиво подставила их для поцелуя. Он, как и свойственно бывает мужскому роду, был не чуток в отношении её женских игр. Он думал, её обида искренняя и очень старался утешить, чем усиливал полноту её ощущений от победы над ним. А она того и добивалась — усиления его страсти в результате совсем нехитрой игры.

— Я не хотел тебя обижать. Но ты свободна. Уйти в любое время.

— Я не могу быть свободна, если люблю. Любовь не может быть свободой уже потому, что она привязывает. Свобода же и есть отсутствие привязанности.

Утром Нэя опять куксилась, отказалась от утренних ласк, ворчала на него из-за порванного платья. Как добираться домой? Но по счастью из-за дождей можно было добраться и в дождевике. Они стояли в холле «ЗОНТа». Искрились города Нэиля. За прозрачными стенами лил дождь, и голографические города казались загадочной цивилизацией, затонувшей неведомо когда, где.

— Как в Атлантиде, — сказал Рудольф, — а ты как русалка.

Нэя в синем, как колокольчик, дождевике выглядела трогательно и смешно. Рудольф прижал её к себе.

— Русалка, — повторила она, — ты русский, а русалка — женщина вашей расы?

Рудольф прижал её к себе ещё теснее, она тыкалась в его сине-серебряный комбинезон, играя поясом, в котором было спрятано оружие и связь, они улетали патрулировать горы на границе с пустынями.

— Руд, ты такой красивый, у меня заходится сердце, когда я вижу тебя со стороны. Ваши русалки такие же, все красивые?

— Русалка — сказочный персонаж, а не синоним русской девушки. Русалки живут под водой. В Атлантиде, фантастическом подводном царстве. Но может быть, где-то они и есть, на ещё не открытой планете?

Нэя смотрела влюблённо, — Разве ты сам не фантастический? Разве я сама не стала персонажем фантастической чьей-то выдумки? Кто изобрёл сюжет моей неправдоподобной жизни? Встреча с тобой изменила всё мое существо, и мне кажется, я живу не в реальности, а в выдумке. Настолько мне хорошо с тобой.

— Не боишься захвалить? Вдруг возгоржусь? — смеялся он, но радуясь её обожанию. Засунув руку под дождевик, надетый на одно бельё, он заботливо спросил, — Не застудишься? Не торопись. Не по лесу же тебе брести по раскисшим тропам. — Он связался с кем-то по связи и велел ей ждать Арсения, поскольку тот должен был ехать куда-то за пределы стен и по пути довезёт её до кристалла. Нэя вовсе не была в восторге при мысли от встречи с Арсением.

— Больше не будем так играть, — сказала она. — Иначе я разорюсь, если ты будешь рвать настолько дорогие платья.

— Я тебе заплачу за два платья. У меня как раз остались деньги. Можешь вернуться и взять их. Все и бери, какие там есть. Они хранятся в стенном шкафу, где валяется мой халат. Арсений будет послушно тебя дожидаться у стоянки машин, раз он обещал.

В ней вдруг заявила о себе прежняя Нэя, та, что не отказывалась от денег, не в пример теперешней, ставшей сказочной богатой, — и вовсе не в смысле денежного изобилия. Она протянула руку и выхватила протянутые деньги, будто кто мог подсмотреть и подумать о ней как об особой деве. Неопределённое будущее опять задышало в спину. Так поступала Гелия, опустошая карманы Рудольфа вчистую, используя его непонимание многих реалий бытовой жизни. Он жил частично в другом мире, где насущные его потребности как-то удовлетворялись без тех затрат, что у людей в Паралее. А Гелия знала, наблюдала лицо нищеты и боялась столкнуться с ним по-настоящему близко, как те, кто от соприкосновения с этим жутким феноменом всякого неправедного социума, столь быстро утрачивал природные и яркие краски. Потом и Нэя стала бояться унылой униженной гримасы этого лица, смотрящего слишком уж впритык из мира почти поголовного неустройства. Пусть этот мир отгорожен высоченной стеной, он всегда рядом, ощутимо дышит и будоражит пугающими образами.