– Дайте поесть человеку, - сказал Комиссаров.

– Мы уже в гостиницу тебе собирались тарелку нести. Тефтели пальчики оближешь.

– Тефтели, действительно, неплохие, - ударяя на первый слог, сказала критик О***.
– Больше мяса, чем хлеба.

– Но островаты будут.
– Комиссаров потер живот под пиджаком.
– Как можно так перчить?

– Перец, он мужикам на пользу.

– Может быть, венграм, А у меня, кажется, обострение началось.

– Язва?

– Угу. Желудка.

– А я-то думала, сейчас бутылочку раскрутим на четверых. Но у тебя-то язвы нет?

– Есть, - проявил мужскую солидарность Александр. Двенадцатиперстной.

– Эта в рак не перерождается. Ерунда.

– Ну, Аглая!
– возмутился Комиссаров.
– Ты, я вижу, сама деликатность.

– Пей меньше, если боишься.

– Что ты понимаешь во внутрипартийной жизни...

– Тогда профессию смени, не знаю...
– Аглая задавила сигарету в грязной тарелке, отсыпала про запас зубочисток и щелкнула сумочкой. Ладно, мальчики: раз вы такие скучные, мы тогда к себе пойдем. Трусишки мерить - да, Ритуля? Вы, кстати, купили бы своим. Таких и в Будапеште может не оказаться. Безразмерные, трех цветов в наборе и, между прочим, производства Португалии - голову потеряют!

Мужчины остались одни.

– Начинают женщины звереть, - тоскливо сказал Комиссаров.
– И это первый день. Что дальше-то будет? Да и в целом по Дебрецену обстановка не из лучших. Эти мотоциклы утром...

– Ну?

– Таки да! Недружественная акция. На утренней летучке выяснилось, что и перед другими отелями гужевались. Камнями, правда, не кидались, но кое-где и лозунги выкрикивали. Так что ты бы один-то тут не очень. Попарно давай. Береженого, знаешь... Да. Вот так и получается. Приехал поезд Дружбы, а дружить-то не с кем...

Уборщицы-цыганки убирали посуду. С гулким грохотом. Он покосился:

– И за что нас так не любят, а?

Шибаев со свитой проследовал в кабинет военного коменданта. Комиссаров и Александр остались в "предбаннике". По другую сторону стойки томились два старших лейтенанта. Красивые и статные, они недоверчиво косились на зеркальные очки одного из визитеров и меняли позы, одна вольней другой будто не в СА служат, а где-нибудь в американской, и черт сам им не брат. Один из них вспрыгнул на стойку и плавно опустил себя на рычагах рук.

– Из Союза, парни?

– Из Союза.

– Давно?

– Недавно.

– Из Союза откуда?

– Москва.

Оба старлея сделали вид, что Москва им нипочем. Исключив москвичей из разговора (но не из поля слышимости), они обменялись мнениями: "На обратном пути из Сочей заскочу, пожалуй, в белокаменную".
– "Чего ты там забыл? Лучше в Питер слетай - это я понимаю. Культурный город".

– Кстати, парни, - оглянулся старлей, - Червонцев лишних, случаем, нет? На форинты меняю.

– Червонцев? Нет.

– Да вы не бойтесь. Я вам лучше, чем в банке сменяю. Нет? Жаль. Рубли мне вот как нужны. В отпуск еду.

– В Союз?

– Ну, а куда же.

Посуровевший было при намеке на валютные дела, Комиссаров отошел.

– Что, старлей, соскучились по родине?

Старлей взглянул свысока.

– Чего это мне по ней скучать?

– Ну... Чужбина все-таки.

– Не знаю. Лично мне здесь нравится. Моя бы воля, я б в Будапешт махнул. Не были еще в Будапеште? Ну-у... такой город! Озеро Балатон там рядом. И вообще. Но отбывать отпуска, к сожалению, мы обязаны в Союзе.

– Почему же "к сожалению"?

– Потому что в Союзе одни проблемы. Перекусить проблема, культурно с девушкой развлечься - тоже. Одни запреты: это радио не слушай, эту книгу не читай, этот фильм не смотри. А здесь по-другому.

– Свободы больше здесь!
– не выдержал другой.
– Понятно, Москва?

Комиссаров вынул из кармана сигарету и поднялся.

– Перекурю пойду. На свежий воздух.
– В дверях он обернулся.
– Вас бы отсюда в Приамурский укрепрайон! Там бы научились родину любить.

И хлопнул дверью.

– Туристы?

Александр кивнул.

– А он?

– Руководитель.

– Сочувствую, - сказал старлей.

Внизу под аркой Комиссаров отрывисто затягивался сигаретой:

– И это армия! Штыки! Опора!..

По пути с обеда творческая группа увидела стоящий у гостиницы "Икарус". Несмотря на приступ язвы, Комиссаров собрал людей на инструктаж.

– Сегодня, - объявил он, - даем концерт.

– Наконец-то!
– сказала Нинель Ивановна.
– А то мои девчата застоялись. Только нам зал нужен. Чардаш прорепетировать.