Матрица не скажет тебе, кто ты есть.

(«Матрица», 1999)

Виски сдавило и во рту пересохло, как в тот августовский вечер три недели назад, когда они с Анжелой и Сашкой накурились в баре.

Вспомнилось, что настроение у него было ни к черту, он сидел, потягивая виски и мрачно рассматривая уродливый дизайн. Лео не любил китч. От сочетания красного и фиолетового у него сводило зубы. Анжела сидела рядом довольная. Ей все нравилось – место было модное, и она, пройдясь до туалета и обратно, словила несколько восхищенных мужских взглядов и прицокиваний языком. Она уже допила мартини, когда нарисовался загадочный Сашка, что-то держа в кулаке.

– Давайте, ребята, за встречу!

– За какую встречу, ты ж у нас с утра до ночи перед носом мотыляешься! —притворно возмутилась Анжела, смягчая эмоции мягким белорусским выговором.

– Ух, Анжелка, была бы моя воля, я бы с тобой и ночью бы помотылялся, но боюсь, что твой царь зверей меня на клочки порвет.

Лео хмуро улыбнулся.

Сашка протянул ему скрученную сигарету. Ерунду какую-то предложил, так, по лайту, обычно не торкало его, только на ха-ха пробивало. А тут затягивается, и ничего. Еще затяжка – опять ничего. Эти двое уже заливаются. У Анжелы глаза блестят, как у кошки, зрачки то сужаются, то расширяются. Она встала и принялась томно танцевать прямо рядом со столиком. Голову запрокинула, руками в воздухе рисует какие-то фигуры кудрявые. А его не торкает. Он еще. И еще. А потом, когда уже собрались уходить, он попытался встать и понял, что ноги его не держат. Что он как будто отдельно от тела и не может в него попасть. Ему стало страшно. Стены бросались на него кровавыми пятнами. Его затошнило, и он плюхнулся обратно на стул. Стены сдвигались, зажимая его на крохотном островке стула, и алого становилось все больше.

– Что, Лео, здесь ночевать будем? – игриво спросила Анжела. Светлые волосы развевались в танце. Она подошла, приобняла его за шею.

– Хочешь десертика? Тирамису? У меня осталось.

Он испугался, что она его сейчас задушит. Откинулся назад, но слова не шли, одно невнятное мычание. Он только и смог, что отрицательно покачать головой.

Видимо, выражение его лица показалось ей забавным. Она засмеялась.

– Ну давай, открой ротик! – Она, будто вспомнив что-то, засмеялась еще громче. – Открой. А-а-а…

Он послушно открыл рот и увидел, как к нему из воздуха подлетела ложка с чем-то желто-коричневым. Он напрягся изо всех сил, чтобы поймать эту ложку ртом, но промахнулся. Торт упал на пол. Анжела снова засмеялась.

– Ну ты вообще… дошел до ручки. Это виски на тебя так? Айда домой. А то как я тебя потащу? Сашка, поможешь мне? – она снова обняла Лео за шею.

– Не надо. – Он сбросил ее руку и поднялся на ватных ногах. Покачнулся. Теперь ему казалось, что в теле обосновалась только половина его, а вторая половина рядом, слева, пытается протолкнуться и уместиться в одном пространстве с первой, но ее все время выносит наружу. Он собрал все силы и, медленно передвигая свою поломанную конструкцию, побрел в сторону уборной.

– Ты куа? – спросил Сашка, еле ворочая языком. Брови его поползли на лоб и так там и прилипли, словно изумляясь выкрутасам друга. – Выход в друой стороне!

– Мне надо.

В туалете Лео долго пытался собрать свое изображение в зеркале. Лицо состояло будто бы из разных кусков. Глаз был на месте рта, щеку он долго не мог найти, как будто часть лица отрезали, волосы со лба оказались почему-то посередине.

Унитаз был тоже фиолетового цвета, и Лео подумал, что за ним дверь в волшебный мир. Нужно нажать кнопку – дверь откроется, и он выйдет в новую реальность. В бескрайний звенящий космос. И будет ему там хорошо.

Он нажал на кнопку. Полилась вода. Но хорошо ему не стало. С огромным трудом сконцентрировавшись, он нашел ручку двери, крутанул ее и вывалился к Анжеле и Сашке, чуть не сбив их с ног.

– Пошли.

– Тебе плохо? Тебя вырвало? – допытывалась Анжела.

– Мне хорошо, – неприязненно буркнул он. Она не поймет, что он хочет в космос.

Вышли на улицу, которая встретила их вечерним гомоном и яркими красками. По набережной, как обычно летом, фланировали толпы: туда-сюда, туда-сюда, без устали и без остановки. От мельтешения загорелых девушек в разноцветных коротких юбках и шортах и обилия навороченных японских машин, в основном белых, у Лео зарябило в глазах. Анжела и Сашка весело скакали впереди. Лео казалось, что они похожи на мультяшных героев. Две приплюснутые масяни в декорациях этого мира. И декорации-то картонные! И все остальные тоже приплюснутые! И машины ненастоящие… «Это не реальный мир! – вдруг озарило его, и волосы стали дыбом от ужаса. – Куда я попал? Я попал в нарисованный мир. Чё-е-рт… Как я сюда попал? И как выбраться отсюда?»

Они подошли к проезжей части. Лео стоял на обочине и покачивался. Ему казалось, что он стабилен и стоит как влитой, а покачивается все вокруг, потому что теплый летний ветер шевелит картонные дома, картонные машины и нарисованных людей.

Это все не настоящее. Это как павильон на киностудии. Вот интересно, если я сейчас высуну руку, она пройдет через эту машину? Должна. Проткну ее насквозь или пройду через нее, как Нео через поезд, или наоборот, поезд через Нео, или как там было…

– Лео, блин, ты чего застыл? – Анжела потянула его за руку, и он обернулся, недовольно сощурившись.

Вечно она меня куда-то тащит.

И почему, почему они такие счастливые? Неужели не понимают, не видят, что мы попали в матрицу? Что здесь все бумажное. Р-раз – и треснет по шву этот мир, порвется с легким шуршанием, и кинет его чья-то властная рука куда-то в корзину под столом, как ненужный и бесполезный скомканный листок. Ненужное и бесполезное надо выбрасывать. И правильно. О Господи, помоги! – вдруг пронеслось в голове. Как же выбраться? Снова стать нормальным. Стать человеком…

А вдруг я сейчас умру? Меня засосет этот ужасный нереальный мир, и я никогда не буду прежним. Но я же живой! Я один здесь реальный, не рисованный, не мультяшный. Ведь я все чувствую, все понимаю.