Время близится к девяти. Лиза устала и явно хочет спать. Еще бы. Такой насыщенный день, плюс перелет, да ранний подъем. Эрик наполняет мой бокал шампанским и просит подождать десять минут — он отведет Лизу в номер, а после проводит меня. Всячески возражаю. Пушкин мой родной город, и я ничего не боюсь. Мужчина непреклонен. Видите ли, темно, час поздний. Он не позволит мне идти одной ни при каких обстоятельствах. Спорить, как всегда, бесполезно. Под натиском сдаюсь.

Обнимаемся с Лизой. Удивительная девочка — добрая, открытая, трогательная. Если у меня когда-нибудь будет дочь, я бы очень хотела, чтобы она походила на нее.

Эрик и Лиза удаляются.

Жду. Шампанское ударяет в голову. Как же так получается, что Эрик, такой нежный и добрый с дочерью и со мной, решился разрушить семью? Да, Оля виновата, но ведь он сам гуляет направо и налево. Это никак не укладывается в моей голове. По всей видимости, связь с Алиной для него куда больше, чем просто интрижка.

Чем она так его покорила? Красотой? Молодостью? Сексуальностью? А имею ли я право осуждать Алину, если сама была от него без ума? Лишь правила приличия и порицание общества не позволяли мне дать волю собственным чувствам. Наше различие с Алиной лишь в том, что женатый мужчина был для меня табу, а для нее нет. Что в результате? Скоро Эрик будет свободен. И будет с Алиной.

На меня нападает грустная меланхолия. Что ужаснее — запретно любить и противиться собственным чувствам или наплевать на приличия и поддаться страсти? Слава богу, мне не пришлось выбирать. Пусть это будет головная боль Луганской. Хотя сомневаюсь, что у нее от чего-то может разболеться голова.

Возвращается Эрик. Помогает накинуть пальто. Выходим на улицу. Первым делом подскальзываюсь и падаю в объятия спутника. Мне неловко. Но я так ошарашена, что мертвой хваткой вцепляюсь в его сильную руку. Наконец, ослабляю захват.

— Ну уж нет. — Не соглашается мужчина и призывает взять его под локоть. Не выпендриваюсь. Беру. Совсем не хочется что-нибудь ненароком сломать. Неторопливо выходим на Среднюю улицу.

— Теперь я знаю, что делает счастливой Сашу Лаврову, — оживляется Эрик и поглядывает на меня, словно хулиганистый школьник. — Помимо пирожков.

— И что же? — смущаюсь я.

— Посещение Янтарной комнаты, например, — улыбается по-голливудски.

— Оо, ты попал в точку. Я ждала этого двадцать два года. Как только услышала о ней в шесть лет, — восторженно откровенничаю я. — Так что ты исполнил мою детскую мечту.

— А какие у тебя еще мечты? — с любопытством интересуется Эрик после недолгого молчания.

— Даже не знаю. Сыграть “Вальс цветов” на фортепиано? — отшучиваюсь я.

— Чайковского?

— Да, — подтверждаю я.

— Ты любишь балет? — мужчина с интересом меня разглядывает.

— Обожаю, — сознаюсь я. — Когда я была маленькая, мы с мамой и папой каждый месяц ходили в Мариинский театр. Это был настоящий праздник. Родители не могли себе позволить билеты в партере. Мы располагались на самом верху, на втором или третьем ярусе. Но я всё равно ощущала себя такой счастливой! — Поднимаю глаза на Эрика. Он внимательно меня слушает. — Я брала с собой бинокль и разглядывала зрителей в зале с дотошностью юного следопыта. Как сейчас помню роскошную публику, что сидела в партере и чинно о чем-то беседовала. Как же я мечтала, что однажды окажусь среди них! Что это передо мной, счастливицей, на сцене будут парить артисты. Этакие неземные существа.

Эрик о чём-то задумывается, погружаясь в свои мысли. Какое-то время идем в приятном молчании.

— Вы с родителями были очень близки?

— Это так. Родители очень любили меня. — В голове проносятся теплые воспоминания о маме и папе. Их давно нет со мной, но я всё еще страшно по ним скучаю. — Когда мамы не стало, папа переключил всю любовь на меня. Так и не завел больше никаких отношений. Любил маму до гроба. — Я издаю грустный смешок. — Тогда казалось, что так оно и должно быть. Я была слишком молода и эгоистична, чтобы делить его с кем-то. А сейчас я думаю, сумей папа справиться с потерей, найди кого-нибудь после мамы, он был бы со мной до сих пор.

Нерешительно поднимаю глаза на спутника. Он погружен в размышления.

— Бывает такая любовь, с которой невозможно справиться. — Наконец говорит Эрик.

— Наверное, — подтверждаю я.

Мне не хочется, чтобы разговор принимал меланхоличный оборот, и я стараюсь развеять печальную ауру.

— Слушай, а как ты понял, что это Чайковский? Ты что, тоже любитель классики? — тереблю Эрика за рукав. — Признавайся!

— Ты меня раскусила, — смеётся мой спутник. — Каюсь. Я отмучился семь лет в музыкальной школе по классу фортепиано. Резко останавливаюсь и впиваюсь взглядом в Эрика. Шуточно бью его ладонью по руке и картинно приоткрываю рот.

— Я не верю своим ушам! Неужели ты говоришь серьезно?

— Серьезнее некуда.

— Так вот кто украл мою мечту!

— Где же ты была все эти годы? — веселится Эрик. Мы возобновляем медленный шаг. — Я бы тебе эту мечту отдал задаром. За семь лет я люто возненавидел фортепиано. После окончания школы даже ни разу не притрагивался к инструменту.

— Это же преступление! — негодую я.

— Еще какое! Я считаю, за такое надо наказывать. Я мечтал играть на гитаре и быть рок-звездой, а из меня лепили пианиста.