В подтверждение начальственно угрозы грянул звонок, издаваемый в помещении вручную, по старинке - большим медным колоколом, который завалялся у декана-коммуниста со времён героического раскулачивания церквей. Получалось, что звонок в этом здании академии напоминал ещё и гром небесный, что было особенно важно ввиду возвращения общества к христианской традиции.

– Не брала, - новенькая гордо расправила плечи и царственно мотнула головой.

"Хороша, - подумал Виталий Николаевич, зря она так, конечно, с мужьями, но для роли держательницы малины очень подойдет".

– А где Анна Семеновна?
– обиженно спросил Мишин.
– Без неё ничего нельзя решить.

– Господи, какой бред, - шепнула Надя.
– Какой бред.

Виталий Николаевич втянул носом воздух. Ему не пахло бредом. И почему бред? А например - не абсурд. И зачем так категорично. Нужно уметь извлекать выгоды - вот и все. Выводы, уроки и полезные знакомства. Если костюмированный бал в академии считать плодом больного воображения, то зачем тогда стремиться в Венецию в период

карнавала. Почему там можно разрисовывать себе лица, а здесь нет? Пусть начнется маленькая красивая традиция и как знать, может через годы их город станет центром нового увлекательного искусства. Ведь если разобраться, то по отношению к истории и Риму - Венеция просто большая тухлая дыра. Виталий Николаевич посмотрел на Мишина с обожанием. А на Надю - с презрением. "Породистая безмозглая самка", - громко подумал он и, испугавшись, втянул голову в плечи.

– Так - протянул Мишин.
– Так, понятно. Первое, сарафан надеть и доложить. Второе, Анну Семеновну с пары - сюда. Третье, прекратить препирательства, потому что нашим главным козырем станет Чаплинский.

– В национальном еврейском костюме, - не удержалась Крылова и была сметена с порога прицельным огнем прозрачных глаз отставного полковника. Можно приступить к выполнению?
– спросила она из-за двери.

– А не надо было её брать, - заявил Виталий Николаевич, проникаясь чувством великой солидарности к почти разрушенному празднику.

– А попробовали бы мы. Будем отслеживать её контакты. Может оно и к лучшему, - неуверенно покачал головой Владимир Сергеевич.
– Может и приведет к организаторам травли нашей кафедры. Но жаль - боец!!!

Щеки Танечки - лаборантки были пунцовыми, а взгляд испуганно, но радостно бегал по кафедре в поисках точки заземления.

– Анна Семеновна, кажется, сошла с ума, - прошептала она в упоении.

– До такой степени, что вы укололи ей успокоительное?
– спросила Надежда Викторовна, хмуро натягивая на себя сарафан.

– Да вы б разделись. Я дверь подержу, - предложила Танечка.

– Я как шеф - сверху. Присоединяйтесь - места всем хватит, недовольно буркнула Крылова и перевела взгляд на использованный шприц, что валялся на столе.

– На кафедре ещё и наркоманы? Приятно оказаться среди своих.

Танечка - лаборантка тряхнула плечиком, подобрала длинную юбку и горячо зашептала: "Это Анны Семеновны. Она не успела сделать укол. Пришлось тут. Я сейчас выброшу. Не волнуйтесь".

Хрипло тренькнул телефон, и Танечка, по-солдатски подобравшись, крикнула в трубку: "Кафедра. Мишин."

– Вы тоже Мишин?
– удивилась Крылова, разглядывая себя, изуродованную фольклорной стилизацией, в зеркале.
– Какая разница, если ректор все равно умрет, когда все это увидит.

Танечка пробормотала в трубку что-то ласковое и обещающее.

– Ну, как я вам?
– спросила Крылова, не отрываясь от своего изображения.

– Как все. Мне надо Анну Семеновну к телефону. Муж спрашивает. Вы здесь побудете или закрывать?

– Я сама её позову. Начальство велели представить под светлые очи.

– Вы так и пойдете?
– прыснула Танечка.

– Но вы же все так сидите. А я - пойду, понесу культуру в массы. В какой она аудитории?

– В триста пятнадцатой. Выбросите тогда и шпиц, пожалуйста. А то, действительно, странно, - сказала Танечка и с сожалением вздохнула. Что-то очень интересное сегодня все время крутилось рядом, но никак не складывалось в нормальную сплетню-то звонок, то Мишин. Не работа, а каторга за двадцать долларов. Вот бы в кибитку с хорошим мужиком. Танечка зажмурилась и перестала печатать. Хотелось в степь, в любовь, в страдания. И желательно - без всех этих сумасшедших.

Анна Семеновна чувствовала легкое головокружение. Она чуть не совершила большую - большущую ошибку. Откровенничать с лаборанткой! Которая не понимает намеков, которая в жизни-то умеет складывать только буквы на печатной машинке. Вот до чего доводит дефицит общения. Но - обошлось. Да здравствует диабет! Если бы не он...

Теперь осталось довести до логической точки одно занятие и домой. Подальше от всех.

– Включите свет. Что-то темно, - вдруг приказала она, понимая, что стремительно наступает душный летний вечер. А может быть - солнечное затмение. В такие дни ей всегда было плохо. Как сейчас. Звон в ушах, сухость во рту и мокрые руки, холодный пот, который ощущается везде - даже на внешней стороне костюма, даже на крышке этого зачуханного стола. И звуки становятся ватными, неправдоподобно громкими. И разве сейчас лето? Анна Семеновна пыталась посмотреть на часы. "Как далеко я их ношу. Как это неправильно...Неправильно. И кто шумит на паре? Кто? Нарушать дисциплину..."