Они и выбрались всё-таки, отползая от болота провала потихонечку, обдирая ладони в кровь. А когда пол снова стал незыблемым, Грая только и хватило на то, чтобы перевернуться на спину, дыша со всхлипами, как вытащенная из воды рыба.

– Чтобы я… Чтобы ещё хоть раз… – судорожно всхлипнул растянувшийся рядом Олден. – Да никогда!

– Не зарекайся, – хрипнул Барс, стоящий, опершись обеими руками о колени. – Если у командира жениться в привычку войдёт…

Олден приподнял голову, одарив брата долгим проникновенным взглядом, и опять улёгся, обстоятельно и уже не так надсадно рассказав, куда следопыту следует идти.

– А где… эти? – Грай неопределённо покрутил рукой в воздухе.

Встать, да даже просто приподняться, казалось делом несовершаемым. Плечо ныло так, будто его из сустава уже выдернули. Всё-таки весил красавчик-блондин на самом деле немало.

– Эти? – Барс, не выпрямляясь, глянул через плечо. – А с ними Лис разбирается. Разобрался уже. Почти. Мне-то как-то неудобно было. Я дам не бью.

– И он не бьёт, – заметил Олден, рассматривая что-то в стороне.

Грай тоже посмотрел и тут же отвернулся, сглотнув кислый ком, подкативший к горлу. В том, что валяющаяся неподалеку тварь при жизни была «дамой», сомневаться не приходилось – отвисшие, сморщенные как пустые бурдюки груди непрозрачно намекали на её половую принадлежность. Вот только лысая голова стервятника с внушительным клювом никак не кантовалась с почти нормальным, пусть и старушечьим телом. Вернее, торсом – всё, что было ниже пояса, отсутствовало, попросту оторванное.

– Ну да, я предпочитаю их сразу убивать, – буркнул Лис, вырастая над Граем. – Вопросы?

Рыжий, нехорошо сощурившись, слизнул с тыльной стороны ладони брызги крови.

– Есть один, – признался Олден, подкладывая под голову руку для удобства лежания. – Вот говорят, будто коты, когда им делать нечего, причиндалы себе вылизывают. А ты чем на досуге развлекаешься? Эй, чего? – возмутился красавчик, заработавший пинок от Барса. – Я же не про тебя, а вообще. Так сказать, гипотетически.

– Болтун, – проворчал Грай, наконец, садясь. Для того чтобы лишних звуков не издавать, пришлось поднапрячься. Болело буквально всё, даже то, что болеть, кажется, в принципе не может. Например, волосы. – Трепло, – подумал и добавил: – Кретин.

– На себя посмотри, – обиделся Олден. – Ладно, куда дальше-то? Только попробуй в этот раз поконкретнее. А то я на «где-то там» ориентируюсь хреново.

– Это я заметил, – буркнул экзорцист, растирая шею, – Сейчас.

Правда, бурчал он, скорее, для порядка. Если сам только примерно чувствовал, где девушка находится, то чего от красавчика ждать? Ты ему: «Примерно в той стороне», а он тебе: «Тогда куда-то туда». Каков навигатор, таков и лоцман. Потому и собрали, кажется, на себя все ловушки и всех тварей этого проклятого Шестерыми Лабиринта.

– Сейчас, – повторил Грай, закрывая глаза.

Нить снова была с ним – вся, целиком, с жемчужинами-мирами, существовавшими от начала веков и до скончания времён. Вот прямо за поворотом коридора, буквально в десятке шагов от них, претворялся оплывшей статуей портал. И экзорцист знал, в какой мир он ведёт. В нём были летающие острова и странные рогатые лошади, а сам Грай там едва успел родиться: счастливый, весёлый и сытый пускал слюнявые пузыри в колыбели. Атьер даже чувствовал тяжесть молока в животе и мягкость пелёнок. Он многое чувствовал.

Но не её. Девушку он не ощущал. Совсем. Остались лишь Темнота и Тишина.

***

Брачные браслеты доморощенные шутники иначе как кандалами не называли, мол: «Хорошая жизнь с наручников не начинается». Но всё-таки большинство эльдов предпочитали грешить, предварительно припрятав символ супружеской верности под подушкой или ещё подальше. Суеверия суевериями, а кто знает Шестерых? Вот возьмут и правда мужской силы лишат, а у женщин… Ну, зарастёт у них всё, чтоб, значит, больше о грехах совсем не думалось. А то, понимаешь, многие думы – многие печали.

Ора искренне считала, что предрассудками не страдает, а к браслету попросту привыкнуть не успела, потому его места в своей жизни не определила – он это за атьеру сам сделал. Жгучая боль перепоясала запястье, да так, будто Роен руку в костёр сунула – и не в пламя, а в самые угли. И тут же огненное кольцо стало сжиматься, вплавляясь в кожу, стискивая запястье, плюща мускулы о кости.

Атьера взвизгнула ошпаренной кошкой, вывернулась из лап демона, судорожно пытаясь содрать когтями браслет. Странно, но украшение оказалось холодным, и кожа под ним выглядела такой же, как всегда. Да и боль начала утихать, но не быстро, потихонечку, словно грозя: «Я тут, рядышком, никуда не делась».

Роен потёрла руку, сдвинула браслет вверх по запястью, потом вниз – жжение почти совсем прошло. Зато груди было необычно просторно и прохладно. Ора с трудом проглотила новый визг, стягивая разодранный до пояса лиф платья. Губы ныли и, кажется, припухли, шея, плечи и поясница ныли тоже, будто она по щебёнке каталась. К нёбу одновременно липли сладость, терпкость и едкая кислота.

Девушка, сгребя рваную ткань у ключиц в горсть, тыльной стороной ладони с силой растёрла рот. Стало ещё гаже. Демон, стоявший в паре шагов, усмехался, будто метания атьеры его забавляли. Впрочем, наверное, так оно на самом деле и было.