– Колокольчик зазвучал, переливом трогая...

Лика хитро посмотрела на него.

Клякса перевалилась через край ведра, плюхнулась на пол и, мягко шлепая ложноножками, потекла в столовую.

– Давай-давай, красавица, - сказал Толик-дизелист, подгребая ее кирзовым сапогом.
– Вы уж ей тогда и чаю налейте.

– Клякса, борщ будешь?
– спросила Ирка из кухни.

– Будет, - сказал Герман.
– Славный ты человек, Ирка.
– Он двинулся в кухню.
– Давай мы с тобой омлет заделаем. По-нашенски.

– Давай-давай, Герман, - сказала Ирка, - вот - плита, вон - сковородка.

– Экая ты неловкая, - сказал из столовой Пулеметчик, - ну, сейчас подсажу. Ложку крепче держи... и хлебай, хлебай.

– Черт тебя задери, - шипел Толик-дизелист, заливая солярку в печь, фильтр засорился - вонь будет.

– Как нету венчика?!
– шумел на кухне Герман.

– Слушайте, комета такой бублик выпустила, - втолковывал Клем то ли Пулеметчику, то ли Кляксе.
– И - нет гидроксила!

Лика стояла в коридоре, прижав руки к груди. Она повернулась к Толе. Зеленые глаза потемнели. Губы вздрагивали.

– Чудо, - сказала она, - просто чудо. Такого не бывает! Не может быть.

Она обхватила Толю за шею и уткнулась лицом в свитер. Толя неловко повернулся и осторожно обнял ее за плечи. Лика подняла лицо и, приставив пальцы к бровям, сказала:

– Вот тут болит. Говорят, здесь у людей слезные железы.

– Что?
– сказал Толя.

Лика промолчала. Толя почувствовал, как свитер на груди нагрелся от ее дыхания.

– Не хулиганьте, молодой человек, - пробубнила она, - отпустите меня, в конце концов.

Толя сунул руки в карманы.

– Герман! Хочу омлет!
– капризно закричала Лика.

– Несу, мой генерал, - сказал Герман, выталкивая из кухонной двери сковороду со шкворчащим омлетом.
– Съедите сразу? Или успеем донести до стола?

– Донести, - томно сказала Лика, закатывая глаза.
– Ты - ее, - она показала Герману на сковородку.
– А ты - меня...

Толя улыбнулся, протер пальцем усы и, ухнув, взвалил Лику на плечо.

– Толя, это неприлично, - заорала Лика.

– Зато чертовски удобно, - сказал Толя, выгружая ее на стул под елкой.

Ирка разрубила омлет, все загремели ложками, пошучивая в Толин адрес. Только Клякса устало растеклась по стулу, свесив прозрачные ложноножки вниз. С одной из них закапали фиолетовые чернила, источая карамельный запах.

– А Кляксы - это кто?
– тихо спросила Ирка у Германа.

– Да парни как парни, - сказал тот.
– В пехоту не годятся: ленивы, нерасторопны, неряшливы. Животные там всякие заводятся сразу. Запахи. А вот в электронике - смыслят. И бой рассчитать, групповой ракетный удар подготовить. Тут они незаменимы.

Лика нахмурилась. Она отодвинула недоеденный омлет и закурила.

– Потом, пишут хорошо, - сказал Герман, вытирая руки носовым платком, стихи там, романы. Играют неплохо на этом, как его...

– Терменвоксе, - сказала Лика. Голос ее звучал очень недружелюбно.

– Ну да, - сказал Герман.
– И уж кто-кто, а Кляксы знают, что почем. Прохиндеистые, к деньгам жадные. Умеют пристроиться на непыльную денежную работенку: писать, рисовать, седалищную ложноножку развивать на научном стуле. Друг за друга горой - соорганизовались...
– Он развеселился.
– Я такой анекдот знаю! Приходит муж домой, а жена - вся фиолетовая...

– Ирка, - сказала Лика, - ты что, ему выпить дала?

– Не-а, - сказала Ирка. Она испуганно посмотрела на Лику.

– Я дал, - сказал из угла Толик-дизелист, язык у него за что-то слегка цеплялся.
– Мы лежневский прибор разобрали. У него там в трубке всегда спирт натекает.

– Кретин, - сказала Лика. От злости у нее покраснели белки глаз.
– Оба кретины. Заткнись, Герман!

– С чего бы это?
– Военный откинулся на стуле, выпятив живот, туго вбитый в зеленую корзину брюк.
– Чтобы этот трепанг не расстраивался? Чтобы его мозги не гнили от переживаний?

– Замолчи, - тихо сказала Лика.

Герман выкатил нижнюю губу:

– Ага. Жалеешь ее. Мне всегда казалось, что какое-то яблочко на твоем родословном древе пахнет карамелью.

Лика с остервенением бросила в него пустую кружку. Кружка ударилась в стену и с грохотом проскакала по полу.

– Вы что, ребята?
– сказал Толя, вставая.

– Да ничего, - сказал Пулеметчик.

Он выбрался из-за стола, подошел к Герману и залепил ему оплеуху. Стул жалко крякнул, и военный развалился на полу.