– Если ты ещё раз посмеешь коснуться моей жены, то глубоко пожалеешь об этом.

Он разжал пальцы, оттолкнув от себя Кэролайн, с некоторым холодным презрением, оставив её в глубоком шоке смотреть им вслед. Марк вновь поднял зонтик над Дорой, которая так и не обернулась, стоя спиной к ним, склонив голову. Юноша положил ладонь на её плечо и повёл к жилому корпусу.

Они зашли в здание, поднялись по лестнице и дошли до самой отдалённой, изолированной комнаты. Зайдя в неё, Марк сразу же закрыл за ними дверь.

За эти четыре года они не изменились внешне. Такова была их участь: замедленный, едва ли заметный по меркам людей рост, который опережало интеллектуальное развитие. Эта академия стала их пристанищем, их убежищем, их тихой гаванью. Их не тревожили. Их не принуждали ходить на пары. Им лишь приходилось посещать больничное крыло для обследования, для проверки уровня развития вакцины в их крови и прогрессирования болезни Доры, которую, впрочем, удалось если не вылечить, то уберечь от большой опасности. Оставались ещё некоторые побочные действия введённой ей сыворотки, иногда всплывали недочёты самого лечения, на её состоянии всё ещё сказывалось действие солнца. Но она была жива, она могла жить днём, она больше не задыхалась. И это было главным для Марка. Для которого в этой жизни больше ничего не существовало.

Их комната скорее напоминала небольшую квартиру. Основная комната могла показаться мрачной, её готические оттенки навевали уныние, но между тем – в комнате царил странный уют. Мрачный, тёмный, ясный лишь для двоих. На большую двуспальную кровать свисал полог из струящейся белой ткани, мягкой, едва ли ощутимой и невесомой, как и многое другое в этой комнате. Здесь было совершенное равновесие, баланс эмоции, спокойствие наполняло каждый сантиметр пространства. Тёмные столики, на которых стояли часы, лампы, рамки без фотографий, свечи, располагались в таком странном, идеальном беспорядке, что их невозможно было передвинуть – иначе нарушилась бы гармония. Тёмная, чёрная почти мебель была матовая, её обволакивала мягкая ткань небрежно брошенных покрывал.

Марк подвёл Дору к кровати, девушку немного пошатывало.

– Что эта пустословка наговорила тебе?

– Мне жарко. Слишком светло.

Марк быстро успокоился, вздохнув, осторожно обернув к себе девушку и коснувшись пуговиц на её спине. Платье скользнуло по белоснежной коже, вновь обнажив её. Марк поднял Дору на руки, трепетно уложив её на кровать, после снял с неё тонкие чулки и туфли. Затем юноша шагнул к окну, резко сдвинув тяжёлые тёмные шторы. В комнате сразу же стало темно. Он вернулся к кровати, зажёг толстую, уже немного оплавившуюся свечу и поправил полог.

– Тебе нельзя столько времени проводить на солнце. И одежда… она вредит тебе. Твоей коже, – юноша стиснул зубы. – Никто и ничто не имеет права касаться твоей кожи…

– Ляг.

Марк взглянул на Дору. В этом тусклом свете она выглядела полуживой, маленькой и безумно хрупкой обнажённой куклой. Её чёрные волосы немного сбились, грудь едва ли шевелилась под напором вдохов и выдохов. Тонкие, аккуратные пальцы касались ткани подушки. Казалось, жизнь в этой комнате была чёрно-белой – если бы не уникальные глаза Доротеи. Этот глубокий цвет ни с чем нельзя было спутать. И этот взгляд внимательных, больших глаз невозможно было не почувствовать на себе. Марк иногда вздрагивал от него, как и сейчас вздрогнул. Он тоже разделся, расположившись напротив девушки.

– Вампиры не обязаны носить одежду, – сказал он после долгой паузы, во время которой они просто смотрели друг другу в глаза. Но юноше почему-то казалось необходимым сказать это. Дора не отреагировала. Она словно читала какие-то ей одной видимые строчки на лице Марка.

– Чистокровные вампиры, как и люди, рождаются нагими, и должны прожить свой век в этой единственной естественной оболочке, которую подарила им природа… Если бы мы жили, отрезанные от всего мира, я бы не позволил этой мерзкой ткани причинять боль твоей коже.

– А ведь они действительно думают, что мы брат с сестрой.

Марк замолчал. Голос Доры был тих, но так прекрасно, так близко он слышал её лишь во время подобных разговоров, в их мирке. Куда не было доступа ни одному живому существу. Юноша осторожно положил ладонь поверх пальцев девушки. И их мысли, их волны словно соединились.

– Да. Они так думают. Многие.

– Потому что мы похожи…

– Потому что мы похожи. И все чистокровные являются далёкими родственниками.

– Мои родители… что они сказали твоим, когда я родилась?

– Я не помню. Но помню, что я был первым, кого ты увидела. Когда впервые открыла глаза. Они так и остались того цвета.

– Ты моя жизнь.

– Луна моя… – Марк на несколько секунд закрыл глаза. – Они думают, что ты моя сестра, потому что я забочусь о тебе. Потому что ты выглядишь, как дитя. Потому что наши семьи так похожи внешне. На нас замыкается две семьи. Два древа. Мы последние, Дора. Но я страшный эгоист. Для меня не существует иного мира. Лишь твой.

Доротея вновь долго смотрела на юношу. После осторожно притянула к себе его руку и коснулась её губами. Марк ненавидел этот жест. Ненавидел и обожал. Он считал, что девушка не должна так поступать. Но отказаться от этого кроткого, полного любви прикосновения не мог. Ведь он сам готов был провести у ног Доротеи всю свою вечность.