И прежде, чем он успевает добавить, что я принадлежу «небу» — которое он присвоил — или «розовой точке на горизонте», я спрашиваю:

— Если моя мать не на Шаббе, то, где она тогда?

— Я не знаю.

Мой отец обхватывает огромными пальцами кубок с вином. Металл скребёт по металлу, точно мел по доске. Проходит секунда прежде, чем я понимаю, что этот звук исходит от него, от его ногтей, который удлинились, загнулись и превратились в железные когти, хотя всё остальное тело остаётся человеческим.

— Я не знаю. Я её не чувствую.

Кахол сминает свой кубок, и вино выливается наружу.

Не чувствует её?

«Они пара».

Я моргаю.

«Партнёры могут чувствовать друг друга?»

«Да».

«Если он не может её чувствовать, откуда ему знать, что она жива?»

«Надежда».

Лоркан хочет сказать мне, что я должна надеяться? Или что мой отец не знает этого наверняка?

— Мы найдём её, Кахол.

Лоркан обхватывает пальцами один из кожаных наручей моего отца, которые вряд ли очень ему нужны, учитывая ширину его костей и мускулы.

— Мы найдем её и вернём домой. Но нам надо снять магическую защиту, чтобы остальные наши люди могли вернуться. Нам нужно больше рабочих рук.

— Ты хотел сказать крыльев?

Я поправляю его, прежде чем успеваю подавить своё желание это сделать.

«Сейчас не время и не место, Фэллон».

Мое нахальство заставляет две пары глаз посмотреть на меня. Но, с другой стороны, благодаря ему я вытаскиваю своего отца из бездны отчаяния.

— Разве не все они вернулись? — спрашиваю я.

Лоркан барабанит пальцами по столу.

— Вороны, которые нашли убежище на Шаббе, оказались заключены там.

В отличие от острых ногтей моего отца оловянного цвета, ногти Лора закругленные и бежевые. Они никогда не скользили по моей коже, но я отчетливо помню ощущение от его призрачных пальцев на своём теле. Он перестаёт барабанить пальцами, кладёт обе ладони на стол и сжимает губы.

«Что?»

Неужели он думал, что мне понравится, если меня будут трогать без моего согласия? Я перевожу внимание на своего отца.

— И как мы снимем магическую защиту?

— Мы подождём, пока один фейри, которого змеи притащили к берегам Шаббе, и которого сейчас пытает Прийя, не выдаст местоположение Мириам.

«Хорошие змеи».

— Или пока Данте не выяснит, где её спрятал его брат, — добавляет мой отец.

— Мой дед…

«Ты ему не родственница», — напоминаю я сама себе. Это, наверное, первый раз, когда я рада тому, что не принадлежу семье Росси.

— Ближе всего к Марко был генерал. Он должен знать.

— Твоего деда не достали из воды.

— Он жив?

— Если он и жив, то пока не объявлялся в Люсе.

— А что насчёт капитана Даргенто? — с надеждой спрашиваю я. — Его прибило к Шаббе?

От железных наплечников Лора начинает подниматься дым, словно этот мужчина собирается перевоплотиться в птицу.

— Нет.

Мой пульс ускоряется, когда я вспоминаю о гнусном фейри с чёрными волосами и янтарными глазами, который угрожал убить всех, кого я люблю.

— Он мёртв?

«Ещё нет. Ещё нет», — говорит Лор, а вслух добавляет:

— Имоген подслушала, как солдаты Данте болтали о чудесном возвращении капитана. И хотя мы его пока не видели, мы полагаем, что он вернулся на Исолакуори живым.

ГЛАВА 4

Мой желудок и сердце каменеют, когда я узнаю о том, что Сильвиус выжил.

— Хорошо, — говорю я в итоге.

— Хорошо? — выплёвывает Лоркан, словно у этого слова мерзкий вкус.

— Да. Хорошо.

Я сжимаю кубок, чтобы проверить, насколько он хрупкий. Он не хрупкий.

— Потому что я самолично хочу пронзить его сердце железным клинком.

Мой отец испускает дрожащий вздох.

— Что сделал с тобой этот мужчина, inon?

«Инон»?

«Это значит «дочь» на языке воронов».