При упоминании имени своей сестры она сглатывает.

Я беру её руку и сжимаю.

— Лор вернёт её. Клянусь.

Она кивает, а затем оглядывается на огромное тело, зарывшееся в простыни.

Я понижаю голос:

— Он всё ещё спит?

— Ага. Подозреваю, что он попытается проспать своё горе.

А возможно ли это?

— Лучше уж апатия, чем месть, верно? — бормочет она.

Я не напоминаю ей о различных стадиях горя, и о том, что гнев без сомнения придёт на смену апатии. Ей не нужны лишние переживания. К тому же, мне кажется, что в глубине души она знает, что её парень когда-нибудь захочет отомстить за смерть своего двоюродного брата.

Мы расстаёмся с ней, когда она закрывает за собой дверь. Она отправляется в южную часть королевства, а я в «Северную таверну», где нахожу одного единственного посетителя — Бронвен. Должна признать, мне странно видеть её в этот час — уже слишком поздно для завтрака, но слишком рано для обеда.

Я подхожу к бару, за которым Коннор раскладывает зубчики чеснока и веточки розмарина в стеклянные банки. Он делает это с такой заботой, что каждому станет понятно, что ему это нравится.

— Доброе утро, Коннор.

Он поднимает на меня глаза и, о чудо, он улыбается мне. Я так удивлена, что не сразу отвечаю ему улыбкой. Но его это, похоже, не заботит, потому что уголки его пухлых губ остаются приподнятыми. Чем я это заслужила?

Я наконец-то растягиваю губы в ответной улыбке.

— Я бы хотела заказать что-нибудь из вашего утреннего меню.

И тут до меня доходит, что я ни разу не платила ему за еду и напитки, и я задаюсь вопросом — как я могу ему заплатить.

— У меня здесь есть какой-нибудь счет?

— Нет.

— Тогда… эм…

Я начинаю теребить ленточку, небрежно завязанную у меня на шее.

— И как я могу тебе заплатить?

— В Небесном королевстве никто не платит; мы торгуемся.

Из-за его акцента все его слова кажутся грубыми, но не тон его голоса.

Я укрепляюсь в своём решении.

— Если вы меня примете, то я бы хотела вам здесь помочь. Когда-то я работала в таверне, поэтому я умею…

Его глаза так сильно округляются, что я спрашиваю:

— Я сказала что-то не то?

Он оттягивает чёрный воротник своей кофты с длинным рукавом и опускает его так низко, что из-под ткани выпрыгивает медальон.

— Прости, но пара Лоркана не может работать официанткой.

Я запрокидываю голову.

— Ради Святого Котла, почему нет?

— Потому что ты… ты…

Когда он в третий раз произносит «ты», я говорю:

— Пара короля?

— Да.

Я закусываю нижнюю губу. Если бы я вышла замуж за Данте, мне пришлось бы уволиться из «Кубышки» и переехать на Исолакуори. И хотя Лор не Данте, ему, вероятно, не понравится, если я буду подавать еду и напитки его людям. Жаль, что у меня нет других навыков, которые я могла бы использовать. Видимо, сейчас самое время научиться чему-то новому.

Нонна учила меня ухаживать за растениями. Я могу заниматься садоводством с Эйрин! Так я смогу узнать её и…

— Фэллон? — голос Бронвен заставляет меня перестать думать о матери Лоркана. — Присядь и выпей со мной чаю.

И хотя это был не вопрос, и она не сказала «пожалуйста» в конце своей просьбы, хорошие манеры, которые вдалбливала в меня бабушка, заставляют меня ответить:

— Иду, зиа.

Когда я разворачиваюсь, чтобы попросить Коннора принести мне кофейник, солнце падает на медальон, висящий на кожаном ремешке, и от его вида у меня перехватывает дыхание. Это камень, но не какой-то драгоценный камень. Ценность представляет то, что вырезано на нем. По крайней мере, для меня, потому что это буква «В», точно такая же, что украшала камень маммы. Да, я понимаю, что буква «В» не является каким-то оригинальным произведением искусства, но её пересекающиеся линии не прямые, а загнуты точно так же, как на моём камешке.

Я резко перевожу взгляд на лицо Коннора.

— Что символизирует твой медальон?

Он хмурится.

Я указываю на камешек.

— А-а. Это наш символ. Вороны.

Он нежно улыбается и смотрит на камень, висящий у него под ключицами.

— Его сделал мой сын.

— А он мог сделать такой же для моей матери?

Коннор моргает и качает головой.

— Нет. Кахол не был бы рад, если бы Рид подарил камень любви его паре.

— Камень любви?

— Так мы его называем. Он делает их только для тех, кого любит.

Я смотрю на него, раскрыв рот.

— Что?

По моей спине прокатывается дрожь.

— Когда я сказала «мать», я имела в виду… я имела в виду мою мать-фейри. Агриппину.

— Фэллон? — голос Бронвен прорывается сквозь мои бурлящие мысли.

— Я сейчас.

Мой голос звучит не громче приливной волны, но поскольку Бронвен — фейри, я не сомневаюсь в том, что она прекрасно меня слышит.

— Рид когда-нибудь дарил камень любви Агриппине?

Коннор сжимает губы.

— Спроси у моего сына.