Будто свежий ветер, ворвался в комнату Каспар: радостный, возбужденный, волосы растрепаны, гимнастерка нараспашку.

— Знаете, что со мною приключилось? — выпалил он. — Только Рейнис уехал, пошел я домой через парк. Иду и слышу: где-то поют. Женский голос. А кругом ни души. Потом гляжу — стоит на эстраде девушка и поет, как на концерте, только слушать ее некому. Увидала меня, хотела убежать. Ну, потом разговорились, прошлись немного. Если бы вы знали, до чего красива! Эх, Рейнис, ты бы десять стихотворений мог о ней написать. Постой, еще не все. Условились встретиться. Завтра у эстрады. Понимаете, завтра в это же время у эстрады. Только не знаю, придет ли. А я все-таки пойду.

— И откуда у тебя взялась такая прыть? Ты смотри: свидание назначил. — Харис даже привстал от удивления. — Ты ж всегда такой застенчивый с девчонками.

— Много ли тут прыти нужно, — вступился Язеп. — А как же мой отец или вон его папаша с мамашей познакомились? Подойдет момент, эта прыть сама невесть откуда берется.

— Красивая, говоришь? — переспросил Рейнис, закрыв тетрадь и пряча ее в шкафчик. — А все же как выглядит? И как зовут?

— Вот имени не спросил! С виду как все девушки, только красивая.

— Ну, знаешь! — возмутился Харис. — Это черт знает что. Я всех девчонок знаю наперечет, расскажи, по крайней мере, как одета.

— В синем, таком линялом платье. Совсем простая. Немного на цыганочку смахивает…

— А волосы длинные? До самых плеч? И лицо такое тонкое, даже благородное.

— Да вроде.

— Так это Юстина Бернсон. Дочь нашего шофера.

— Ох и рвач этот Бернсон, второго такого не сыщешь, — сказал Язеп. — Посули ему целковый, босиком на битое стекло с крыши прыгнет. И как у такого дочь уродилась красавицей!

— Но почему же я ее раньше не встречал? — рассуждал вслух Каспар.

— Вот те на! — воскликнул Харис. — С луны свалился. Твоя Юстина, друг мой любезный, студентка, а теперь приехала к папочке сил набраться, подзагореть. На каникулы. Потому и не мог видеть ее раньше.

Каспар подсел к столу, взял из стопки книгу. Заниматься три часа. Ежедневно три часа — это закон. Но сегодня так пылают щеки, — может, от солнца? Может быть… Налить в таз холодной воды, освежиться, голова должна быть ясной, схватывать все на лету. Вот так. Но за окном еще не стемнело: видно, как мельтешат мошки. Дубы застыли рядом с липами. Они темнее, серьезнее своих подруг и отступили подальше в тень, чтобы липы казались светлее… Ее зовут Юстина. Как странно — Юстина…

— Ты бы, Харис, тоже мог заниматься, — негромко наставлял Язеп. — Вон как Каспар. А то что ж, и будешь всю жизнь катать директора? Неподходящее занятие для молодого человека. Перешел бы на самосвал, на грузовую — совсем другое дело. Ты знаешь, как тебя прозвали? Шофер-молочник. То-то: молочник.

— А мне-то что? Пускай зовут. Наплевать. Свое дело я знаю, работой доволен, жизнью тоже. Зачем мне учиться? Нет, ты объясни! Каспар, может, в начальники метит, вон уж со студентками шуры-муры заводит. А по мне, и наши девчонки хороши.

— Да ведь люди учатся для того, чтобы больше знать, комарья твоя голова! — рассердился Рейнис.

Харис от души рассмеялся.

— Это ты здорово сказал: «комарья твоя голова». Что ни говори, а у тебя талант. Но вот ты послушай, что я вычитал сегодня в газете. Представляешь, американский чемпион по штанге Андерсон весит сто девяносто килограммов, а его невеста только пятьдесят.

— Будет врать-то! — удивился Язеп.

— Верно говорю! Вы только представьте себе эту парочку, и говорят, он в день по ведру молока выдувает.

— Вот это да!

— Так что завтра, Язеп, когда будешь покупать себе молока, возьми на мою долю литров пять. А ты, Каспар, да ты послушай, разыщи мне колеса от вагонетки с осью — будут вместо штанги. Говорят, хороши для тренировки. Можно, конечно, и двухпудовыми гирями. Но не то.

— Я завтра поищу в мастерской, — сказал Язеп. — Что-нибудь найдем.

Посидев еще немного, Язеп ушел к себе. Харис с Рейнисом легли спать. А Каспар, уткнувшись подбородком в ладони, все сидел за столом. Прошел час, а может, и больше, и он услышал, как Рейнис поднялся с кровати и, порывшись в своей тумбочке, извлек оттуда тетрадку.

— Говоришь, красивая? — прошептал Рейнис.

— Очень, — также шепотом ответил Каспар. — И, знаешь, никак не могу забыть песню, что она пела. Песню без слов. Хотя не знаю, как называется.

— Странно… Но что такое красота? Может, мне она совсем не покажется красивой.

— Не знаю, Рейнис. Должно быть, каждый видит красоту по-своему. А может, и нет. Может, есть такая красота, перед которой никто не останется равнодушным. Не знаю. Стихи пишешь? Про нее?

— Нет, — вздохнул Рейнис. — О матери пишу. О корове.