Во дворе неслышными шагами прохаживалась ночь. В открытое окно, привороженные светом, впорхнули бабочки и закружились над лампой. Словно живое существо, перед Каспаром тикали часы. Начинался новый день.

Одна за другой из ворот выезжали машины, и, глядя на них, можно было представить себе всю историю леспромхоза. Побитые, помятые, десятки раз перекрашенные, с разными нашлепками, заплатами, с забрызганными грязью номерами, как боевые экипажи, победно прошедшие испытания на непролазных дорогах, в осенние распутицы, на зимних сугробах и метелях, дребезжа, прокатили два газогенераторных грузовика — каждый с парой ржавых котлов позади шоферской кабины. На платформе у них по мешку, набитому сухими березовыми чурками, а в кабине под ногами у шофера кочерга, чтобы шуровать в топке. Приехав в лес и дожидаясь погрузки, такой грузовичок стоит себе, попыхивая синим дымом, будто курит дорогие сигары. Но подобных ветеранов остались считанные единицы.

Проворней автомобили на бензиновом ходу. Они без особого шума обгоняют ветеранов. Пока старичок пыхтит где-то на полдороге, его младший брат успевает добраться до лесосеки. Потом, когда тот пустится в обратный путь и с тяжелым грузом будет взбираться на пригорок, выбиваясь из сил, чихая и фыркая, — вот-вот отдаст концы, — сзади уже кто-то требует дороги.

Степенно прокатили по двору новые, только что полученные машины, всем своим надменным видом как бы говоря: «Нам торопиться некуда, мы свое возьмем». У них шесть осей, десять скоростей, передние — ведущие. Да еще прицеп! По десять тонн груза берет такая махина; издали заметив их, колхозный «газик» жмется к обочине: лесовоз везет длинные-предлинные стволы, на поворотах могут запросто, как спичечный коробок, спихнуть в канаву зазевавшегося водителя. На восемнадцати колесах плывет этот автолайнер, и уж где пройдет, там долго не растет трава. Тихие проселки, еще недавно не видавшие никого, кроме хуторянина с его дребезжащей телегой, теперь до того разъезжены, что и в сушь там колдобина на колдобине, а уж пройдут дожди, грязь непролазная.

Все машины разъехались, только Каспар с Рейнисом никак из гаража не выберутся: то надо уточнить задание и отчитаться за вчерашнюю работу, то заправиться горючим да раздобыть части для тягача. А тут еще мастер Карклинь привязался: подбрось рабочим хлеба на лесосеку. Делать нечего, пришлось согласиться, таков неписаный закон — раз едешь в лес налегке, должен захватить с собой все, что там необходимо.

Белый хлеб возили из Риги, а черный поставляла местная пекарня. Но продавец, как назло, куда-то отлучился, хотя возле палатки уже выстроилась очередь. День был жаркий, люди старались спрятаться в тень. В кузнице громыхали молоты, в сварочной потрескивало сине-белое пламя автогена. Вулканизатор Силис на пороге своей мастерской возился со старыми шинами, а в сторожке скучал Язеп.

Поблескивая очками, по двору прошел заведующий мастерской инженер Цирит. Как всегда, на нем синий, ниже колен, халат и галстук — с ним инженер не расставался даже в самые знойные дни. В нагрудном кармане штангель. Разговаривая с кем-нибудь, Цирит обычно вертел его в руке. Завидев Каспара, инженер помахал ему:

— Загляни ко мне на минутку.

В эту опрятную комнатку позади мастерской Каспар всегда входил с благоговением — так когда-то, в первый день учебного года, он, празднично одетый, открывал дверь класса. В комнате Цирита каждая вещичка лежала на месте, а треснувший подшипник на зеленой бумаге письменного стола выглядел как-то необычно.

Инженер снял очки и положил их перед собой на стол. Лицо его мгновенно изменилось, стало чужим, веки опустились, словно глаза избегали яркого света.

— Как дела, Каспар?

Каспар вертел в руках засаленную кепку. Всякий раз, разговаривая с инженером Циритом, он терялся: слишком высоко ценил этого человека, чтобы говорить с ним как равный с равным.

— Ничего. Не жалуюсь.

— Я не о работе спрашиваю. Ты знаешь о чем.

— Каждый день три часа. Но бывают и пропуски… Случится ремонт покрупнее, по нескольку дней домой не возвращаемся.

— Это никуда не годится. Всегда легче пропустить, чем не пропустить. Но ты ведь легкой жизни не ищешь. А нельзя ли книжки брать с собой? Ты не бойся, что какой-нибудь глупец посмеется. В конце концов последним посмеешься ты. А если что неясно — заходи. Не стесняйся. Ну-ну, знаю тебя, не оправдывайся. А как Рейнисом — доволен? Хороший помощник?

— Лучше быть не может.

— Вот как! Мне он тоже показался толковым, не из этих шалтай-болтай…

Очутившись во дворе, Каспар зажмурился от яркого света. Какой прекрасный человек инженер Цирит. Так мало нужно слов, чтобы заставить человека поверить в свои силы, встряхнуть его, ободрить. И с чего бы ему с тобой возиться, Каспар? На этот счет не было приказа, ни одно собрание не принимало такого решения. Демобилизовавшись, пришел ты сюда в серой солдатской шинели с вещевым мешком за плечами, и по привычке тебе хотелось приветствовать, беря под козырек, хотя на месте погон остались только темные, не успевшие выгореть полоски.

— Значит, мы вернулись, солдат? — сказал Цирит, когда Каспар пришел к нему из отдела кадров. — Ну, посмотрим, что там из тебя скроили. Нет, нет, бумаги можешь не показывать, мне они не нужны. Приступай к работе, покажи, на что способен, тогда станет ясно — дружить нам с тобой или ссориться. Так-то, солдат!

Через неделю Цирит сказал:

— Работаешь ты неплохо, но можно и лучше. Но для этого ты должен измениться. Стать повесомее. Понимаешь? Не понимаешь? Хорошо, объясню. Только, чур, не сердиться, солдат, вредно для здоровья…

С тех пор Каспар взялся за учебу.

Очередь возле палатки поредела, женщины, разложив но сумкам и сеткам белые батоны, разошлись. В машину только что погрузили ящик с хлебом для лесорубов, и Рейнис закрывал на ключ дверцу будки, чтобы она дорогой не отворилась. Он был что-то не в духе и, хмуро глянув на Каспара, молча сел в кабину. Но Каспар, занятый своими мыслями, не обратил на это внимания. Сияло солнце, и какую-то частичку его Каспар нес в себе, а потому весь мир был ясным, без морщинки.