Выделенная мне фанза стоит особняком и выглядит побогаче других. Видимо, для взвод ного расстарались, выбрали хату получше. На лавочке у дверей сидит пожилая женщина с широким скуластым лицом и узкими глазами-щёлочками. Очевидно, хозяйка квартиры.

При виде меня она встаёт и начинает что-то лопотать.

– Это она радуется вашему выздоровлению, – поясняет Скоробут.

– А ты что, по-китайски говорить умеешь?

– Нам, домовым, со всеми общий язык положено находить, – с достоинством отвечает ординарец. – Вы, вашбродь, почивать ложитесь, у них тут каны тёплые, с подогревом.

– Прости, что у них тёплое?

– Каны. Ну, навроде наших нар, – терпеливо поясняет солдат. – Китайцы их греют, чтобы спалось, значит, теплее. Так что ложитесь спать смело, а я утром вас разбужу.

Сон – дело хорошее.

Захожу в избу и сразу замечаю, что потолка здесь нет, крыша идёт сразу со стены. Наверху парочка жердей, на них сушатся какие-то тряпки. Нахожу нары, о которых говорил Скоробут. Постельного белья, само собой, нет, ну да ничего, и не в таких условиях ночевать приходилось.

Снимаю с себя мундир, разуваюсь и в нательном белье ложусь на кан. Он действительно тёплый, греет не хуже печки. Засыпаю практически сразу, стоит только закрыть глаза.

Просыпаюсь от чьего-то присутствия и сразу вижу рядом с собой Скоробута.

– Пора, вашбродь, – говорит он.

– Который час?

– Шесть утра.

Вместо моего мундира висит другой, тоже какого-то странного цвета – знакомая смесь зелёного и жёлтого.

– Это что такое?

– Простите, вашбродь, вас ведь в прошлый раз из-за белой гимнастёрки чуть не подстрелили. У нас тут парадов нет, вот я и взял на себя смелость один мундир китайцам отдать, чтобы они его, значит, перекрасили. А это заместо сапог, – протягивает он онучи и мягкие туфли.

Ругаться на домового не хочется, он и впрямь заботится о командире, не хочет, чтобы тот выделялся белой вороной. Кстати, вот к чему можно будет приложить мозг и послезнание – продумать маскировочный костюм, в котором будет легче ходить на разведку. Ну, и делать это уже не на кустарном уровне, а профессионально. Не зря англичане по итогам англо-бурской на цвет хаки перешли. Нам ещё только предстоит такое открытие. И чем раньше, тем лучше. Да тут просто поле не паханое!

– Личный состав уже выстроен, ожидает распоряжений.

Ну что ж, посмотрим, что за взвод у меня под ружьём.

Выхожу во двор, где в одну линию стоят драгуны. И сразу первое разочарование. Взвод только на бумаге, по факту – полтора отделения, то есть пятнадцать бойцов. Среди них один младший сержант, судя по двум лычкам на погонах. Вернее, младший унтер-офицер, если мне не изменяет память.

– Почему так мало? – тихо спрашиваю у Скоробута.

– Нас в боях хорошо потрепало, а пополнения не шлют, – виновато отвечает ординарец, будто от него зависит этот вопрос.

Я прошёлся вдоль строя, чувствуя обращённые на себя пятнадцать пар глаз. Любопытства в них не было, всё-таки для них я – прежний командир, вернувшийся из госпиталя.

Унтер подходит с докладом. Слава богу, раненых и больных нет, и лошади целы. Боевых задач на сегодня не планируется, все ждут распоряжений вышестоящего начальства.

– Благодарю за службу! – хвалю я.

Физиономия унтера остаётся невозмутимой.

– Кто командовал взводом до моей выписки? – снова тихо спрашиваю у Скоробута.

– Дык это… Савельич. То есть младший унтер-офицер Бубнов! – вытягивается в струнку Скоробут.

– Унтер-офицер Бубнов! – громко рявкаю я. – Я отправляюсь к командиру эскадрона, остаётесь за старшего!

– Слушаюсь! – отвечает тот.

Амулет греется. Опачки! И унтер-то у меня, оказывается, непрост.

– Вольно! Разойдись! – распускаю драгун, а сам спрашиваю у Скоробута: – Кто у нас Бубнов, кроме того, что унтер?

Ординарец догадывается, о чём речь.

– Леший он, вашбродь.

С опаской смотрю на Бубнова. Вроде и подчинённый, но «гражданская специальность» внушает уважение. Я в той жизни вроде не особо суеверным человеком был, но в леших почему-то верил и истории, как люди могли часами плутать на одном месте, сказками не считал.

– Надёжный?

– Как кремень! Вы же лично его выбирали!

В компании верного ординарца едем к комэску – ротмистру Шамхалову. Пытаюсь разведать у Скоробута, как к тому солдаты относятся, но ничего определённого узнать не могу. То ли стесняется при мне открываться, то ли опасается последствий: нижним чинам за глаза говорить о начальстве не положено.