А вот Иван о нем тогда совсем не думал, и когда они еще раз повернули, он сказал:

— Я же не дурень, Сеня, я все понимаю. И заходить к ней я не буду. А мы с тобой только под окна подъедем и остановимся. Я на нее только гляну — и все, и уезжаем, куда скажешь!

Семен ничего не ответил, а только прищелкнул вожжами. Они еще молча проехали, улица была пустая, только впереди, на следующем перекрестке, был виден новый караул. Семен через плечо сказал:

— А она что, в окне будет сидеть, так, что ли?!

— Ну, мало ли, — сказал Иван.

— Не мало ли! — сказал Семен. — А у меня колесо вдруг слетит, что тогда?! — И он еще раз огрел лошадей. А после опять и опять. Лошади побежали быстрее — это уже, конечно, после караульных — и завернули, выехали на Литейную, там Семен их придержал, и они опять поехали чинно. А потом, когда совсем подъехали, и Семен остановил коляску, и сошел, и начал ходить вокруг нее и постукивать сапогом по колесам…

Иван сидел ни жив ни мертв и сперва даже боялся поднять голову, думал, что его и так сейчас признают и окликнут. Но не окликнули. Тогда он осторожно поднял голову. И увидел в окне Трофимовну! Трофимовна сразу узнала его, радостно заулыбалась и уже хотела было кричать, но Иван сделал ей вот так рукой — и она согласно закивала, закивала головой, а потом быстро исчезла. Это, Иван догадался, она побежала к Анюте позвать ее к окну. Иван опять полез за пазуху, к колечку…

Но тут Семен сердито чертыхнулся, быстро сказал:

— Иван, держись! — и кинулся на козлы, схватил вожжи — и принялся хлестать, хлестать, хлестать по лошадям, лошади взвились, помчались! А сзади, от перекрестка, за ними следом бежали солдаты с офицером, офицер что-то кричал, грозился…

А в окне, вместо Трофимовны, показалась чья-то голова. Нет, не чья-то, а Анютина! Иван ее не рассмотрел, конечно, но он знал — это была Анюта! А она знала, что это он в коляске, он к ней ехал, и его могли убить, да по нему уже стреляют! Только разве им попасть?! И они мимо, мимо, мимо! А Семен стегал, стегал, стегал — и они умчались, скрылись за углом, они остались живы, невредимы. Семен сел на козлы и поправил букли, стер пот со лба и сказал:

— Пока что еще живы. Но это только пока что. — А после добавил совсем строго: — И хватит валять дурака, едем за рыбой!

И они поехали. А так как бумаги у них были выправлены справно, а также и вид у них у самих, то есть у Ивана с Семеном, был очень даже убедительный, то их нигде особо не задерживали, и они ехали себе и ехали, мотали, как говорил Семен, версты и мало-помалу приближались к Ропше. Но не напрямик, конечно, приближались, а взяли вокруг Сарского, через Горелово, и уже только после опять прямо. Клушин не дремлет, сказал тогда Семен, когда съезжал с главной дороги. А мы, прибавил, не спешим. И он и вправду щадил лошадей. Но Иван знал, зачем это ему: чтобы потом, если вдруг что, можно было гнать во всю мочь.

Но пока такой необходимости не было, их, повторим, никто особо не задерживал и, уже тем более, никаких подозрений не выказывал. Да у них же тогда с собой никакого оружия не было, по крайней мере у Ивана, и он из-за этого чувствовал себя очень неловко, будто он был голый, что ли. А Семену вроде было хорошо. Он сидел себе на козлах, правил и насвистывал. А разговора между ними никакого не было. Да вначале, то есть сразу после всего того, что с ними приключилось на Литейной, Ивану было не до разговоров. А потом Семен был мрачен, говорил, что подожди, сперва отъедем, а после Иван и сам опять задумался, и это, конечно, опять про Анюту, а после про все остальное.

И так получилось, что пока Семен не свернул с тракта на проселочную, то есть на дорогу на Горелово, они молчали. А зато теперь Иван вдруг сразу вспомнил Клушина. Очень дурацкая, сердито подумал Иван, присказка. Клушин, повторил он про себя, ну и что, что Клушин? А вслух сказал:

— А ты его когда-нибудь видел, Клушина этого?

— Видел, — сказал Семен, не оборачиваясь.

— Ну и в каком он звании? — спросил Иван. — И сам он какой из себя?

— Этого тебе пока лучше не знать, — сказал Семен.

— Почему? — спросил Иван уже сердито.

— Да потому, что мы по делу едем, а это тебя сильно отвлечет.

— А он что, такой страшный?

— Зачем страшный? Просто строгий. Скажет: отсечь голову — и отсекут.

— За что?

И вот тут Семен не выдержал и обернулся, посмотрел на Ивана, а после спросил:

— А зачем мы туда едем, знаешь?

— Нет.

— А зачем тогда соглашался?

— Ат! — только и сказал Иван, потому что это было уже слишком, даже для Семена! Да тут и сам Семен понял, что он это зря, и поэтому сразу сказал такое:

— Ладно, ладно, ты не обижайся! Ну, я сказал! Ну а ты сразу, будто барышня. Или ты и вправду думаешь, что это Клушин про тебя так скомандует? Нет, про меня! Потому что ты кто? Ты мой подчиненный. А я тобой командую, отдаю тебе преступные приказы. И меня колесовать за это! А тебя только повесить. Справедливо?

Иван усмехнулся.

— Значит, вижу, справедливо, — продолжал Семен, снова поворачиваясь к лошадям. — Потому что тебе что? Тебе майор Губин велел: ехай со мной! И ты поехал. Без шпаги и без пистолетов. Даже без ножа, я думаю. А у меня все это есть, — и тут он похлопал по сиденью, на котором он сидел. — На обоих хватит, не волнуйся. И мне отвечать. И когда пойду, тебе сидеть.