Шрифт:
Ладислав шёл на меня с таким выражением лица, будто уже выиграл эту битву и похоронил Колидов.
И вот когда до столкновения оставались считанные метры, я нарисовал перед собой знак Небытия и исчез прямо перед носом своего противника. Появился за его спиной и крикнул:
— Эй, сын бога! Ты промазал! Протри глаза! Твой папа будет недоволен!
Ладислав развернулся. В его глазах сверкнули молнии.
В небе опять прогромыхало. Под ногами Витязя загорелась земля. Огонь придал ему скорости, и он оказался передо мной за мгновение, но я опять скрылся от него в Небытие и появился за его спиной.
— Ты сегодня не в форме! Не выспался за сотни лет?
И опять он развернулся и бросился на меня.
Всё повторилось. Я исчез в Небытие буквально за секунду до удара мечом.
— Сосредоточься, дружище! Ты мажешь! — выкрикнул уже за его спиной.
Пока я тянул время, отвлекал Ладислава и выводил его из себя, отец уводил оставшихся Иномирцев. Мидори опять оседлала Демона и помчалась за убегающими варанами и друидами на панголинах. Царица погасила стену огня вокруг себя и вместе со своим шакалом скрылась в снежном вихре.
Они успели уйти как раз вовремя.
За считанные минуты улицы Тафалара заполонила армия Дома Ланне, а посередине остались только я вместе с Ладиславом. И теперь мне тоже надо было уходить, причем срочно.
В очередной раз нарисовав знак Небытия, я больше не появился за спиной противника, а перенёсся в другой квартал, прямо на крышу башни — туда, где до сих пор висел застрявший в стене верхолёт Гедеона Ланне.
Где-то внутри оставалась Акулина. Если она выжила, то я должен был вытащить её. Лучше сдохнуть, чем оставить её тут.
Около машины суетились бойцы Ланне, пытаясь спасти Гедеона, но как только я возник рядом с ними, они оставили раскуроченную машину и бросились на меня. Правда, после Ладислава все эти Витязи казались мне шпаной. Я направился к верхолёту, перемахивая переломанные стены башни и перегородки, а заодно на ходу рубя магов, расшвыривая их щитом и пробивая молитвами. Через минуту рядом никого не осталось.
Верхолёт висел на волоске и готов был рухнуть вниз от любого движения. Его остов гудел, в стальной кабине шумел ветер, и покачивался труп пилота в красной форме.
Я осторожно подошёл к дымящей машине, но тут… башня вздрогнула.
Она вздрогнула, мать её! Верхолёт начал накреняться и съезжать со стены.
Глянув вниз, я увидел, что стену башни внизу рубит Ладислав.
Вот настырный урод! Башня затрещала от мощных ударов мечом, покрылась трещинами, продолжая вздрагивать, будто вот-вот переломится и сложится, как карточный домик.
Я ухватил верхолёт за выступы трапа, пытаясь удержать его на месте, напряг все свои силы, что у меня остались, и отчаянно позвал:
— Акули-и-и-на-а-а-а!
Машина перестала накреняться, появился шанс… но внезапно кузов вспыхнул пламенем Ган.
Ладислав поджёг верхолёт, который я так отчаянно пытался спасти! Тварь!!
Я призвал силу Цуо, чтобы погасить огонь, но мне не хватило резерва — я тратил его на то, чтобы удержать тяжеленную махину в стене. Машина снова начала сползать и крениться, гудя и скрипя металлом. Мать его! Я стиснул зубы, напряг руки и потянул верхолёт на себя.
И тут внутри салона, в дыму и языках пламени, мелькнул силуэт.
— Акули-и-и-ина-а-а-а! — снова заорал я.
Нет, это была не Акулина.
В проёме салона появился окровавленный Герман Григорьев. Он подполз ближе, но, увидев меня, замер.
— Герма-а-а-н! — крикнул я. — Вытащи девушку!!
Он посмотрел назад, в задымленный салон, а потом из последних сил потянул за собой кого-то. Наверняка, Гедеона.
— Герма-а-ан! Вытащи её! — рявкнул я, срывая голос. — Вытащи!
Парень поднялся на колени и продолжил кого-то тянуть на трап. Увидев белокурые волосы и серую форму, я выдохнул. Господи… Акулина…
Еле дышит, но жива, даже немного глаза приоткрывает.
Герман наконец дотянул её до первой ступени трапа, но тут верхолёт вспыхнул ярче, вокруг затрещало, кузов прошибло молниями. Хвост машины обвила огненная лента, и всю стальную махину потащило назад с такой силой, будто его тянула целая рота.
На самом деле внизу стоял только Ладислав.
Он и тащил машину за свою огненную ленту. Башня продолжала трястись и вздрагивать, будто кренясь набок вместе с верхолётом.
— Герма-а-а-а-ан! — заорал я. — Не удержу-у-у-у-у!