Билов наконец написал письмо матери: мать заваливала его слезными письмами и даже прислала две телеграммы на имя Васи: что с ее сыном, почему не пишет.

– - "Не пишет..." -- бормотал Билов, заклеивая письмо.-- Тут- еле ноги волочишь... Глеб, ты-то хоть не бухти, чего сопишь?..

– - Пыжи забыл.-- Глеб вывернул на постель мешочек с охотничьим припасом, ковырялся в нем и ворчал:- Надо-то всего ничего, а нет... А без пыжей как? И сделать-то, главное дело, не из чего, картонки нет...-- Он сунул руку в рюкзак.-- Реликвию раскурочить временно?..-- Он вытянул из рюкзака солидную синюю книгу в тисненом переплете, повертел ее в руках, прикинул толщину обложки.-- Некрасиво, конечно, но чего ж теперь?..

Достав из охотничьего хлама специальный дырокол, Глеб заломил переплет, сунул его в машинку и даванул со злостью. Переплет хряпнул.

– - Рехнулся?!
– - Билов потянулся к изуродованной книге. На титуле изящным неторопливым почерком было написано: "Глебу Федоровичу Богдышеву, талантливому теоретику и зятю". Дата и фамилия знаменитого академика.

– - На столе в кухне оставил...-- переживал Глеб.-- В целлофан склал, в суете забыл... Это разве пыж?!
– - Он вертел в руках синий кружочек из-под дырокола.

– - Глеб,-- сказал Билов, завороженно разглядывая надпись,-- ты какое-нибудь открытие сделал?

– - Он пулю изобрел.-- Васька чуть заметно усмехнулся.

– - ...Это не охота с таким пыжом! Ну что это! Тьфу!

– - Правда пулю?
– - не отставал Билов.-- Какую?

– - ...Пуля как пуля...-- бормотал Глеб.-- Стрелять... для охоты. Ее украли временно... Дай книгу-то...

– - Украли?
– - Билов протянул ему книгу.

– - Ага... Я лет через пять журнал американский по охоте читал: там моя пуля, в журнале...

– - Как же это?

– - А кто знает... Я с американцами не выпивал, значит, не рассказывал. Может, сами доперли, а может, кто из наших проболтал, каким я говорил... А этот, кто ее запатентовал, небось миллион получил. Такая, главное дело, простая пуля... для охоты...

– - А по науке-то ты открыл что-нибудь?
– - Билов никак не мог успокоиться.

– - Открыл...-- пробормотал Глеб.-- Брату потом подарил. Он докторскую писал по твердому телу.

– - Какое "тело"?

– - Твердое...

– - Ва-а-ась!
– - послышалось в темноте шипение Глеба.

– - Ну-у?
– - тяжело отозвался Васька.

– - Сайгак в кузове... Чего с ним?

Васька вздернулся.

– - Билов! Глеб, пихни его. Подъем. Сайгака обдирать!..

– - А?
– - очумело отозвался Билов и глубже зарылся в постель.

– - Не буди, давай я,-- дневным голосом сказал Юля и начал одеваться.

– - А чего не спишь?
– - удивился Васька. Юлька мрачно натягивал штаны.

– - Сколько сайгаков?
– - спросил Васька.

– - Один. Другие -- ребятам: шофер и с фарой кото* рый... светил... Я это... постель смотаю, раз уж машиной...-- Глеб смахнул с тумбочки ерунду на пол, кинул туда же сандалии, примял подушку и свернул тюфяк.-- В коровнике постелюсь...

В кузове лежали три сайгака: два с рогами, один -- без.

– - Козлы,-- Глеб показал на рогатых и стукнул по кабине. Машина дернулась. Глеб шлепнулся на куль с постелью.-- Три выстрела -- мертвобитые.

– - Угу,-- кивнул Юля. Он молча глядел на сайгаков, мотавших рогатыми головами по доскам кузова.

– - Двух сразу, а третьего долго искали...-- Глеб закурил.-- Эти уж припухли временно...-- Сайгаки тряслись, из них выкатывались черные горошины помета.-- Подсолить надо получше, чтоб не тронулись... У коровника они скинули на землю сайгака, куль с постелью. Машина укатила, номер ее был тщательно заляпан грязью.

– - Его надо за передние ноги повесить,-- хлопотал Глеб, оглядываясь в проеме.-- Веревки забыл!.. Юля снял с себя ремень.

– - Точно!
– - Глеб полез под свитер за своим.-- Манято как теперь?.. Надо ей соболезнование... Помоги-ка... Ага...

– - Кареев хочет, чтоб я объяснительную прислал, как он упал...

– - Так ведь ты писал... Чего же опять...

– - А Васька говорит: пиши... Понимаешь, он же поддатый был...-- Юля с надеждой взглянул на Глеба.

– - Похмеленный, а не поддатый,-- уточнил Глеб.

– - Васька говорит, тогда Кареев наряды нам закроет... Егорыча-то нет... какая разница?..

– - Есть разница!--твердо сказал Глеб, надрезая шкуру на брюхе.-- Один трясет, другой дразнится. То пьяный, а то, можно сказать, трезвый... Чего вратьто, мол!..