– По глазам прочел?
– обрадовался Синяк, проводя обрубком пальца по векам.
– В ней, родимой... Бошор, жди малку, не уходи, я сейчас мигом Жирного высвобожу и... Предложение имею.

– Как скажешь, дорогой, - сдержанно улыбнулся Бошор.

Синяк влез в собрание уместно. Был перекур, пили кофе. Роман сидел под пальмой, низко опустив лысоватую голову. Распухший, бордовый.

– Права человека... права человека, - монотонно скрипучим голосом повторяла кому-то в углу женщина с низкой седой челкой.

– Жирный!
– тихо позвал Синяк.

– При чем здесь права человека!
– раздраженно пророкотал сзади дикторский голос, перекрывая все остаточные шумы. Синяку показалось, что включили радио.
– Своего товарища...

– Он мне не товарищ!
– крикнул из-под пальмы Роман.

Синяк обернулся к "диктору". Тот оказался видным мужиком с роскошными усами, жидкой кожей на лице, лет шестидесяти. Он сидел на диване, между его ног была зажата палка с резной звериной головой.

– Чушь все это!
– не обращая внимания на реплику Романа, продолжал усатый.
– Мы собрались поездку обсудить, а не спасать страждущее человечество. Давайте продолжим, хватит пить кофе. Мне вообще решительно противен общий тон Бадрецова, это его расследование...

– Как я понимаю, Роман хочет нас взять на гоп-стоп, - раздался приятный неспешный голос.
– Я против такой лагерной методы...

Синяк встрепенулся, высматривая говорящего. Оказался пожилой усталый дядька с лицом активно выпивающего. Вроде бы свой: и нос перебит, и курит по-родственному, в кулак, а поди ж ты - с козлами вместе!..

– А я - за, - тихо прошелестел ветхий старик с бледной лысиной и огромным насморочным носом.
– Обвинение основательное.

Сикин молча обносил присутствующих кофе. Синяка он не видел.

Дама с дивными ногами придержала Сикина за руку, когда он передавал ей чашку:

– Скажи нам, Юра! Ты работал в КГБ?

Сикин даже попятился от нелепости вопроса:

– Зачем вы так?..

– Вот она, наша черная неблагодарность!
– вскричала дама.
– Я предлагаю премировать Юру месячным окладом в порядке компенсации за оскорбление.

– Двумя!
– ударил "диктор" палкой в пол.

– Скандал протянется минимум пять лет, - молитвенно прижав руки к груди, заявила пожилая астматическая блондинка со странно гладким лицом.
– Надо думать о последствиях.

– Давайте кончать, - сказал крошка депутат.
– А то превратимся в приснопамятный Союз писателей.

– Жирный!
– крикнул Синяк и влез в зал полностью.
– Из турбюро, - для краткости объявил он, тыкая себя в грудь.
– Насчет туризма. Узнать пожелания. Кому жарко, кому холодно, кому диет, кому прохладные клизьмы...

Оскорбительного слова "клизьма" собрание не выдержало, заволновалось, но Синяк, не останавливаясь, молол дальше:

– ...В пустыне места всем хватит. Как на кладбище. Значит, по пути где шатер разобьем, где под солнышком, по ситуации. Товарищ Бадрецов, вас к телефону. Господин Сикин, продолжайте.

Синяк подошел к пальме, почти силком выволок из-под нее очумевшего Романа, одновременно отметив, что на "Сикина" собрание не среагировало.

– Шолом, господа. У вас интим, а я не претендую. Всех благ, господин Суров.

Друзья вышли в коридор. Роман был ошалелый. Таким Синяк его давно не видел.

– Говорил, не рыпайся!
– шипел Синяк.
– У них же остаточный бздюм играет. Очко-то не железное. Что ты до них ласкался? Сказал - и ладушки. Смотри, набух весь, набряк - лопнешь, а мне отвечать...

– Даже слушать про Ваньку не стали...
– бормотал Роман.

Они вошли в кабинет Саши.

– Салом!
– воскликнул Бошор.

– Живой!
– заорал Роман, обнимая Бошора.
– Теперь ты мой сограждан наконец?

– У-у...
– уклончиво развел руками Бошор.
– Не совсем.

– А что такое?
– другим, брезгливым голосом спросил Роман, поворачиваясь к Саше.

– Юрий Владимирович еще не подписал, - небрежно бросила она, пририсовывая какой-то красотке в журнале "Семь дней" длинные запорожские усы.

– Почему?
– напряженно поинтересовался Роман.
– Критические дни?
– И повернулся к Бошору.
– Башка болит, спасу нет! Давление, наверное.

– Вылечим.
– Бошор полез в кейс.
– Сейчас чайку заварим, голова будет лучше швейцарских часов работать.