Шрифт:
Воробей сопанул носом.
...Говорят, приметы не сбываются. Мишка вон болтает: Бога нет. Знает он много, соплесос образованный... А Татарин, выходит, сам собой убрался? Два года назад.
Тогда из-за домино заспорили, Татарин бутылкой сзади его, Воробья, и вырубил в часовне и топтал со своими, всей хеврой навалились, сколько их тогда с Мазутки пришло? Человек пять...
В больницу Воробей себя везти не дал - домой еле, неделю лежал, до уборной дойти не мог, в банку все... И портрет мамы молодой над кроватью просил мокрыми глазами: помоги, мамочка, сделай Татарину...
Через три недели - а то, ишь, Бога нет!
– тетя Маруся, что у церкви подметает, мать Татарина, хоронила забитый гроб с измятой головой Татарина остального не было: разобрали Татарина товарищи по лагерю, зацепился с ними когда-то. Вспомнили. А все - мама...
На поминках - тетя Маруся хорошо выставила - Воробей вдруг испугался своей нечаянной веры в несуществующего Бога. Татарину потом почти за бесплатно памятничек маленький из лабрадора сделал. Маленький не маленький, а рублей двести тете Марусе сберег.
Или вот еще.
В прошлом августе после Гарикова дня рождения Васька, братан, убивал его ночью пьяного, топориком рубил ржавым. До смерти хотел - три раза по башке тюкнул.
В больнице (сосед по койке потом рассказывал) врачи даже кровь добавлять не стали, жижу одну, плазма называется, лили: чего литры зря переводить? Ждали - помрет.
А вот хрен им! Живой! Хоть и дышит кожа пустая над ухом. И горло еще потом проткнули прямо в койке. Рубленое - то еще путем не залечив, когда припадок случился после краснухи этой...
Так живой же. О!
А то, ишь, специалисты: Бога нет... Кому нет...
Воробей опять погладил мамин цветник. На днях Толик-рубила должен появиться, фотографию мамину керамическую принесет. Съездим тогда с Мишкой в Лианозово к маме, цветник фигурный отвезем, кронштейн поставим. Ой, мама, мама... Только вот сейчас, в тридцать дошли до тебя руки. С пятьдесят девятого так и лежишь. Могилка неприбранная... А все сивуха, сволочь! Ладно, теперь уж намертво завязал.
Воробей высморкался, взглянул время, вышел из сарая.
– Сынок!
– наскочила на него маленькая старушонка.
– Ты здешний?
– Чего тебе?
– рявкнул на бабку Воробей.
– Заикой сделаешь!
– Землицы бы мне чуток... Болела я, давно не была, вся могилка заглохла. Не привезешь? Я б тебе рублик дала на водочку...
– Слушай сюда.
– Воробей доверительно склонился к старухе.
– Нету земли, ясно?
– А я видела - возят...
– Да не земля это, дрянь. Наскребут где-нигде и везут! Иди гуляй лучше.
– Нет, милок, ты чего-то мудришь... не хочешь помочь бабке...
– Покачала она головой в платочке и поплелась с хоздвора.
– Не верит, зараза, - взвился Воробей.
– А врешь им - верят! Сволочи!
– Леш!
– негромко сказал подошедший с вилами на плече Мишка.
– Может, привезти ей от Шурика пару ведер, у него есть за сараем. Ну, дадим ему трояк. Мы и так сегодня заработали неплохо.
Воробей неожиданно успокоился.
– Хрен с ней! Давай вези. Гляди только, чтоб наши кто не увидал, засмеют.
Мишка привез хорошей земли, оправил холмик, помог воткнуть цветочки разуважил бабку. Хотел идти.
– Сынок! Погоди, милый, денежку-то!
– бабка заковырялась, развязывая узелок на платке.
– На-ка.
– Она ткнула ему сухой кулачок.
– У меня руки в земле, бабуль. Сама положи, вот сюда, в карман.
– Мишка приподнял локоть.
– Спасибо, милый, дай Бог тебе...
– Отвез?
– спросил Воробей.
– Рублец.
– Кидай в казну.
Мишка стряхнул с ладони грязь, полез в карман. Трешка.
– А говорил - рубель?
– Воробей замер.
– Да я не смотрел... Сказала, рубль...
– Чего дуру гонишь?
– вдруг заорал Воробей.
– Что она, в карман к тебе лазила?!
– Да. Я ж говорю: руки грязные были...
– Бабке своей расскажи! Воробью мозги пудрить не хрена! Ловчить начал?!
Воробья понесло. Он припомнил бутылку коньяка - презент клиента-грузина, которую Мишка по недомыслию отнес домой. Завязавший Воробей всегда сам совал "освежающее" ему в сумку. Лицо его побелело, он тяжело дышал. Видно было: из последних сил старается не запсиховать. Даже прикрыл глаза и сжал зубы так, что губы превратились в прорезь. Стал кусать ноготь, рванул так яростно, что на пальце выступила кровь, а сам он дернулся и затряс рукой в воздухе.