— А по Лизе Белолисиной не скажешь, — заметил я. — Она ведь тоже аристократка…

— О господи, ты бы ещё работниц борделя упомянул…

— Думаешь Лиза там работает?

— Дурак, — она ударила меня по плечу и засмеялась, убежав вперёд.

Я помчался за ней. Со стороны наверно для обычных людей казалось что бегут профессиональные спринтеры, потому как втопили мы знатно с ней. Наконец я догнал её и опять схватил за руку. Поптыаля снвоа обнять, на этот раз она локо вывернулась, оставив лишь руку. Ах! Никак не мог налапаться её, пока мне давалась только её ручка.

— Машь, — сказал я. — Ты меня простила?

— За ту что была с тобой на балу и на новый год?

— Да, — сказал я. Запомнила. — Это дочь маминого ухажёра, у нас с ней ничего нет и не было...

— Ничего нет, но трогал ты её на тот момент больше чем меня это факт. Ваш танец был очень красноречив…

Точно! Трогал-то я Инессу Кротову будь здоров во время танца. Но кто Маше виноват, что она не давала себя так трогать. Вспомнился фильм «Великолепие в траве». Там она тоже не позволяла то что позволила другая… результат был плачевен для главной героини. Болезненный разрыв отношений и дурдом…

— А ты…, — я запнулся. — Читала «Великолепие в траве»?

— Конечно, — сказал я — Любимый роман у Инджа. Считаешь, у нас что-то подобное случилось? Я должна была позволить тебе больше?

— Нет, — сказал я. — Хотя, не знаю… наверно если бы ты позволила мне больше, то так бы не ревновала. А мне не следовало наверно идти… но там понимаешь счастье мамы было на кону… Если честно я не знаю даже сейчас как бы поступил…

— Стило сказать мне правду зачем и с кем ты идёшь…

— Но ты бы ревновала! — воскликнул я.

— Ну да, подулась бы пару дней. Но всё это не закончилось бы размолвкой…

— Поехали ко мне, — вдруг предложил я.

Она опять покраснела.

— Что-то ты слишком торопишь события…, — сказал она весело глядя на меня.

Вот как её понять? Краснеет и одновременно ведёт себя игриво.

Она вдруг ударила меня мелкой молнией. Слава богу что защиту я не снимаю теперь никогда, даже когда сплю. И сейчас искра ударилась о мой гранит защиты и исчезла.

— Маша! А если бы у меня не было защиты?

— Зачем мне муж слабак, — показал она язык и побежал в сторону выхода.

Я натянул повыше шарф, пониже шапку и помчался за ней. У выхода мы купили пирожков с повидлом, сели в мотоцикл и поехали в город. Пока ехали, я остановился и одел маску. Купил сладкого и пиццу к чаю. Повёз её разумеется к себе домой. Поднялись в мою скромную обитель на сорок метров… вернее просторное помещение, с тремя дубовыми столбами, покрашенными красноватой марилкой. Она прошла до широко окна. И сказала мечтательно:

— Романтично, видно небо, крыши домов. Наверно здесь красивые закаты…

— Видел всего один раз, — признался я. — А так серое небо что закат что восход. А утром ещё и темно.

— Моё окно на втором этаже выходит во двор, — сказала она с сожалением. Неба там не видно вовсе, только окна дома напротив…

— Переезжай ко мне, — предложил я.

— Ещё чего, — подозрительно сказала она.

— Ну когда ни будь ведь всё равно… — начал я.

— Вот когда ни будь… А сейчас давай пить чай. Я же гость! Угощай меня, чего ты там купил вкусного?

— Давай пить, — согласился и пошёл ставить чайник. Внизу, у соседей работало радио, которое я предложи тут же послушать Маше.

— Угу, — сказала она. А я достал две несчастные тарелки, в которые придётся уместить и пирожные и пиццу. Ну и ладно. Потом куплю ещё несколько.

Наконец мы сели. Я занавесил окна под недобрым взглядом Маши.

— Это что бы снять чужое лицо, — сказал тихо я.

— А я подумал что бы что-то с меня снять, — ехидно глядя на меня заметила она.

— И этого я тоже хочу, — признался. — Но только по твоему согласию…

Разрезав пиццу в картонной коробке, я пололи ей кусочек на тарелку и мы стали молча есть. Затем пришёл черёд заварных эклеров залитых кондитерскими шоколадом…

— Вкусно, — похвалила Маша. — И пирожное и пицца. Умеешь выбрать…

— Тут важен вопрос цены.. а если вкусно, ой дай себя поцеловать.

— В щёчку, — сказал она доедая эклер. — слава богу сейчас тренируюсь и не потолстею…

— Мне так много нужно теперь рассказать, — признался вдруг я. — Но не сегодня…

— Ты целовать-то будешь…