При виде вытянувшегося лица несостоявшейся свекрухи с трудом сдерживаю смех.

– Что за колхозные замашки? Какая я тебе мама? – резко отчитывает меня, багровея при этом от возмущения так сильно, что я на мгновение даже волнуюсь за ее здоровье. Вот прям очередное примечание, что родство со мной для нее смерти подобно. – Должна напомнить, Сонечка, что мой единственный сын женился на другой, – жестоко втыкает эту шпильку прямо мне в сердце.

Я сжимаю зубы, перевожу взгляд и снова выдаю улыбку.

– Сын женился на другой, а вы ездите ко мне, – высекаю, не меняя своего «колхозного» тона. Хотя чувствительная мышца продолжает сбоить. Как бы мне раньше Георгиевой приступ не поймать! – Так что, мама, – подытоживаю. И чеканю, усиливая акцент: – Ма-ма! – махнув ей перед носом салфеткой, обеспокоенно сбиваю жар. Все-таки ничей инсульт или инфаркт нам тут не нужен. – И не спорьте, мама. Пора бы уже попроще вам стать. Давно не чужие.

Кажется, она готова выплеснуть мне в лицо свой чай. Стискивает чашку с такой силой, что костяшки белеют. И взглядом меня препарирует, как лягушку. Но я смотрю на нее не менее воинственно. Дескать, давай, попробуй это сделать, и я тебя…

Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы Анжела Эдуардовна не напомнила нам о своем нежном присутствии.

– От одного пирожного плохо точно не будет, – врезается мне в мозг мягкий голос старушки.

У мамы Люды дергается один глаз, затем – второй. Я же упорно, не моргая, смотрю на нее, будто, разорви я зрительный контакт, битва будет проиграна. И-и-и… Она уводит свой взгляд первой!

Может, это и ерунда. Глупое ребячество. Но я чувствую себя победителем.

– Хорошо, – цедит Георгиева, обращаясь к Анжеле Эдуардовне. – Одно попробую.

Ох, тут мне очень хочется загнуть что-нибудь про яд, которым я бы постаралась приправить ее порцию, если бы знала, что она рискнет есть мои кондитерские шедевры. Но… В какой-то момент я просто так же резко, как и завелась, сдуваюсь. Молча отворачиваюсь от нее и никак не реагирую, даже когда она пару секунд спустя выдает свою бесячую рецензию.

– Неплохо.

Неплохо? Да я уверена, что она в жизни ничего вкуснее не пробовала! Дегустатор, Боже мой… Гнусная критиканша! А съедает, между прочим, целых три пирожных!

Но самая странная сцена у нас разыгрывается в конце рабочего дня, когда в кафе появляется Гаспар – молодой парень, приглашающий меня периодически побродить по Парижу. Не то чтобы я к нему хоть сколько-нибудь успела прикипеть, но я коммуникабельный человек. И кроме того, что нуждаюсь в общении, когда хожу с ним, мне не так больно оказываться в тех местах, в которых я была когда-то с Сашей.

– Что значит, вы идете гулять? – выкатывает Георгиева глаза, пока я переодеваюсь. – Как это понимать вообще??? Что происходит? Мой сын там из-за тебя…

– Ваш сын! – резко перебиваю ее я, не успев натянуть джинсы. Так с голой задницей и застываю. – Ваш сын, как вы недавно сами отметили, женился на другой.

– Только из-за тебя!

– А может, из-за вас?!

– София!

– Знаете что… – выдыхаю дрожащим тоном. Все ведь трещит в груди. – Не смейте на меня нападать! Гаспар – всего лишь мой друг. Ничего дурного, хоть это и не ваше дело, мама, мы не делаем!

– Это совершенно неважно, – отсекает строго, словно она реально моя, Господи боже мой, мать! – Сама со стороны посмотри, как это выглядит?? А? Саша там жизнью рискует! Я из-за тебя пол-Европы пересекаю! А ты с каким-то картавым гулять идешь! Ну? Как выглядит? Нормально это?

После ее слов… Вовсе ненормально.

И меня, естественно, злит навязываемое ею чувство вины! Ведь я действительно ничего плохого не делаю. Просто пытаюсь убивать лишнее время, чтобы страшные мысли не сидели в сознании круглосуточно.

– Какая вы душная, мама! – выпаливаю в сердцах. – Видеть вас здесь – наказание! Сущий ад!

– Угу, угу… – скрещивая руки на груди, откидывает голову и деланно смеется. – Ведешь себя как маленький обиженный ребенок, София.

– Вот и хорошо! Быть ребенком всяко лучше, чем быть стервой, способной этого самого ребенка убить!

На это Людмила Владимировна закатывает глаза и, встряхивая волосами, пафосно декламирует:

– Кто прошлое помянет, тому глаз вон.

– Сами вы вон, мама! – толкаю я. И уточняю: – Отсюда.

Жаль, она не принимает близко к сердцу. Пока я продолжаю раздраженно одеваться, заявляет:

– Я поговорю с этим Гаспаром. И объясню, что до выяснения всех обстоятельств, пока мой сын не появится в Париже лично, и между вами не будет поставлена жирная точка, ты с ним никуда больше ходить не будешь.