«Сердце Матери истончалось долгой разлукой. Плечи ее, тонкие и гордые, поникли да осунулись. Губы позабыли сначала улыбку, потом и слова.

Каждую ночь и каждое утро, глаза ее плакали, и текли по юному лицу капельки хрусталя.

— Как можно? — вопрошал Отец, прильнув головой к коленям любимой.

— Я же тебе обещала, — тонкие белые пальчики тронули доспехи только что вернувшегося издалека мужчины, не замечая на них дорожной грязи, — что не будет тебя, и мне смысла жить нет…

— Нельзя так! — сокрушался Отец.

— Можно! — крикнула Мать, распугивая облюбовавших деревья, птиц. — И по-другому не могу я.

Сердце мужчины мучилось болезнью. Он разрывался между предназначением и неземным чувством, которое питал к любимой.

Он умолял Небеса, взывал к их милости, просил исцелить Мать и дать ей сил. Что бы не губила ее любовь к такому, как он. Вышедшему из земли, выросшему среди пород.

Молчаливые Небеса были беспощадны — так решил Отец, и уповать на чудо не стал.

Дни и ночи напролет он искал ответ, а когда наткнулся на еще не виданую до этого момента гору — не поверил своим глазам.

Высокий холм, светящийся и полупрозрачный, напоминал ему упавшее на землю космическое тело. Было ли это даром Небес для него? Хоть бы так…

С мыслями о Матери, любимой и страдающей от одиночества, он приложил ладонь к гладкой, словно стекло, породе. А о породах Отец знал всё, мог их слушать, мог им приказывать.

От руки его, под слоем глянца пополз серый дым, а рассевшись, явил лик возлюбленной! Смеющейся, легкой, в его же руках.

Прошлое… Отец понял, что подарок Небес показывает ему прошлое. Сняв с рук доспехи и закатав рукава, он ладонью порезал лунный камень. Это будет подарком для матери, чтобы видела его когда захочет! Пусть с опозданием, пусть из прошлого, лишь бы не проронила по нему больше ни одной слезинки.

Лунная Гора, повинуясь словно мягкая глина, под руками отца превращалась в пластины, и таяла, таяла, таяла. Пока не осталось от нее ничего кроме холмика из мерцающих в ночи осколков.

Отец опустился на одно колено и склонил голову в благодарность за подарок, а затем облачился обратно в свои доспехи и покинул то место, где Небеса оставили спасение Матери.

Она же, пришедшая на этот свет, ради того, чтобы давать жизнь, заботливо гуляла по хрупкой, еще неуверенной в своем будущем могуществе, земле. Трогая каждое деревце, обласкивая листья, Мать делилась переполняющей ее любовью. К миру, к природе, к Отцу.

Так же, как и у него, у нее было свое предназначение. Она рассыпала по пустынным землям семена, опрыскивала их водой, берегла от ветров стебли. И повторяла это столько раз, что не успела опомниться — леса окрепли и выросли, а там уже их заселили звери, большие да малые. Душистые поля зажужжали довольными собирателями нектара, а пруды заблестели чешуей да заквакали.

В один день задрожала под ногами земля, но бояться Матери было некого, ведь на всей земле их было только двое. И выйдя на зеленую, залитую ласковым солнцем равнину, вдалеке она увидела Отца, а за ним табун диковинных лошадей.

Нетерпеливые шаги скоро превратились в бег. А боль, в щемящее душу, счастье.

Бросилась на него Мать, обняла, зацеловала. И не заметила, что лошади не издают никакого шума. Не храпят, не стучат копытами. Да и того, что на боках они несли полные сумки кристаллов — тоже.

— Каменные, — пояснил Отец и подвел ее к неживому скакуну, что был сделан по подобию настоящего.

— Зачем нам такие? — Мать потрогала холодную морду, удивляясь его мастерству.

— Я привез дары.

Каждый конь, а их была ровно тысяча, склонил свою тяжелую каменную голову и лег прямо на зеленый луг. Теперь Мать увидела, сколько кристаллов для нее собственными руками выбрал из Лунной Горы Отец.

И каждый их них с любовью разложила по всей земле, чтобы, где бы она ни была — повсюду могла согреться образом Отца.

Кристаллы покоились на полях, в лесах, и даже у вод. Стоило теплым ладоням огладить дымчатый камень, он каждый раз послушно являл Матери желаемое.»

— Ладонями огладить камень? — прошептала вслух я.

Так может кристаллы Матери нужно гладить, чтобы они явили картинку? Я помню, что случайно на них наступала, смахивала с них грязь, но что бы гладить — никогда.

А если я всё сделаю, как написано в этом тексте, покажут ли они мне Теона?

Хотя, самым правильным вопросом было: можно ли верить древнему тексту, проявившему себя только при лунном свете?

Шорох, раздавшийся со стороны двери, чуть не заставил мое сердце остановиться. Я была настолько увлечена чтением, что не заметила, как сюда вошли!

— Кто здесь? — захлопнув книгу, я отскочила в дальний угол комнаты.

— Госпожа, — заговорил Томас Клифф, — простите, я не хотел вас напугать.