Пальцы сами сцепились в кулак, и я ударил. Целил в скулу, но видать сильно поторопился, пройдясь костяшками по касательной. Гринька даже не вздрогнул, лишь сильнее зажмурил глаза. Со вторым ударом и вовсе вышла оказия. Кулак летел прямиком в челюсть, я это видел собственными глазами и вдруг руку отбросило в сторону. Она словно «отпружинила» налетев на невидимую преграду. Удар ушел в пустоту, а следом нырнул и я. Не удержался на ногах и полетел на асфальт. От удара обожгло коленки, но все это было мелочью по сравнению с той яростью, что кипела внутри.

Я поднял голову и увидел спину улепетывающего Гриньки. Тот бежал, позабыв обо всем: о пацанской чести, о спутнице, каковую обязан был защищать. Барышня сидела неподалеку, подобрав под себя ноги. Взгляд темно-синих глаз с холодной яростью уставился на меня. Нижняя губа была закушенна: то ли от боли, то ли от решимости, а из носа тонкими ручейками сочилась кровь. Она сбегала извилистыми линиями по подбородку, орашая частыми каплями некогда белоснежный подол платья.

От незнакомки веяло аурой силы, настолько загадочной и потусторонней, что поневоле притягивало взгляд. Я все же смог отвернуть, но было поздно – Гринька уже успел скрыться за поворотом. Что и говорить, быстро бегал подлец. Мне оставалось лишь зло сплюнуть на асфальт.

– Довольны?

В ответ барышня дернула ножкой и острый кончик туфельки скрылся под подолом платья. Удивительное спокойствие для женского полу. Она даже не предприняла попытку подняться или закричать, призывая на помощь, лишь продолжала молча таращиться на меня.

Я мог многое рассказать о том, какой Гринька подлец и какая она дура, раз взялась защищать его. Запаса слов хватило бы с лихвой, не хватило времени. Трель жандармского свистка известила о том, что пора уносить ноги. В ближайшие кусты, а уже оттуда, петляя меж стволов невысоких деревьев к дыре в заборе.

На полпути догнал Малюту. Парень ломился через заросли, словно огроменный медведь. По габаритам не уступал лесному зверю, зато уступал в ловкости. Ноги в коленях не гнул и работал руками, будто граблями. Оно и понятно, от кого бегать, при такой-то силище. Привык, что всю жизнь от него убегают и вот самому довелось.

У забора я налетел на тощий зад Тоши, вставшего на корточки, и пытавшегося пролезть через узкую щель. Ох и до чего же медленно он это делал, словно специально тянул резину. Одну коленку подобрал – другую. Я с трудом удержался, чтобы с размаху не засадить пендаля. Вытерпел, а потом и сам нырнул в освободившееся отверстие.

Малюту вытаскивали всем скопом. Мы с Тошей тянули за руки, а отставший Гамахен вынужден был толкать в спину. Он и рад был бы выбраться, да только как это сделать, когда в единственном проходе застряла туша приятеля.

– Говорил же, другим путем возвращаться. Говорил? – истерил парень по ту сторону забора.

– Не ссы, Гамаш, прорвемся.

– Прорываться не мне надо, а вона ему… Пузо втяни, боров!

Малюта честно старался: пыхтел и сопел, как стоящий под парами старенький локомотив. По шее крупными каплями стекал пот. Бедолага даже зубами скрипел от натуги - увы, все тщетно. Стальные прутья забора продолжали удерживать тело здоровяка в своих крепких объятиях.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в дело не вступили жандармские. Трели свистков прозвучали совсем близко и Малюта запаниковал. Попытался протиснуть бритую голову в щель, но не угадал с размерами. Кожа на лице натянулась, а глаза сделались узкими, что у китайца.

– Ухи, ухи! – вдруг заорал он. Видать подвернул лопухи, когда дернулся обратно.

Огромные ручища схватились за толстые прутья забора. Мышцы заходили буграми, а выпученные от напряжения глаза налились красным. Что-то где-то скрипнуло, и Малюта вывалился наружу. Едва не затоптав нас, кинулся бежать. Полетел вниз по склону, не разбирая, где кусты, где дорога, только и успевая, что неуклюже перебирать ногами.

Следом показался Гамахен. Тощий парень вылетел из дыры, что пробка из-под игристого шампанского. И столь же быстро и стремительно унесся вдаль.

Мы рванули следом. Спустились с поросшего жухлой травой пригорка, вприпрыжку и с ветром на перегонки. Завернули за озерную насыпь, тянущуюся вдоль всей линии парка и только тогда прекратили свой бег. Упав на покрытую пылью траву, принялись тяжело дышать.

– Ну знаешь, - выдавил Тоша.

Ну все, сейчас станут бить. Получается, это я втравил пацанов в неприятности: затеял драку, привлек внимание жандармских. А что случилось бы, поймай они нас? Да ничего хорошего.

Каждому в трущобах было известно о невероятной скупости господина Орлова. Он буквально впадал в ярость, когда узнавал о безбилетниках. О какой-то голытьбе, посмевшей пробраться в парк, принадлежавший ему – купцу первой гильдии по праву собственности. В былые времена нарушителей привлекали к ответственности согласно букве закона, но вскоре осознали всю тщетность сих попыток. Тюремный срок виновникам не грозил, а выписанные штрафы были столь незначительны, что накладнее было возиться. Да и что взять с голытьбы – пошитое на фабрике Волобуйского исподнее? И тогда купец Орлов сделал негласное распоряжение: нарушителей в околоток не сдавать - ловить и наказывать прямо на месте. Лупить дубинками так, чтобы в следующий раз неповадно было. А жандармским что, им только дай волю. Били столь жестко, что некоторые разучивались ходить, другие же наоборот - учились, но только под себя. Ох и страшно было попасться в лапы парковой охранки. Страшно до жути… И вот под это дело я пацанов едва не подвел. Другие на их месте давно бы кинули предъяву, а эти лишь сидят и смотрят.