Иногда Огава слышал отдаленные звуки артиллерийской канонады, свидетельствовавшие о том, что война совсем рядом.

Но в самом городе никто не вспоминал о войне. Китайские торговцы были заняты только бизнесом, а в танцевальных залах молодые китайские девушки из Шанхая разучивали новые танцы с японскими солдатами, чья форма еще пахла порохом. Когда старший Огава приезжал с фронта, они всегда обедали в хорошем китайском ресторанчике…

8 декабря 1941 года началась война с Америкой. Настроения в городе изменились. Японские газеты сурово критиковали тех, кто, не понимая трудностей, переживаемых родиной, проводит время в безделье.

Поздно ночью можно было столкнуться с японским патрулем. Военные с подозрением относились к тем, кто продолжал веселиться, и Огава пришлось вечера проводить дома.

Лишенный главной радости — танцев, Огава решил по крайней мере научиться петь. Он купил новенький электропроигрыватель и ночами слушал пластинки.

Но все это продолжалось недолго. В мае 1942 года его вызвали на медицинскую комиссию, которую он легко прошел. В декабре призвали в армию.

В порту он увидел, как уходил пароход с пополнением в район боевых действий. На пристани было необычно много полиции. Воинскую часть пришли провожать какие-то девушки, они размахивали флажками универмага «Даймару». Пароход медленно отошел, одна за другой рвались разноцветные бумажные ленточки, связывавшие солдат с провожавшими.

Огава пришлась по душе воинская служба, и он нравился командирам. Ни дисциплина, ни тяжелая муштра не были ему в тягость. Огава не испугали даже суровые нравы казармы, где всем правили старослужащие — «будды», или «боги», как их называли новобранцы.

Неумелых или нерадивых новобранцев старослужащие поднимали среди ночи и избивали ружейными прикладами. Огава прекрасно фехтовал на карабинах, и «будды» остерегались становиться с ним в пару.

Унтер-офицеры — все как один старослужащие — озабочены были главным образом физической подготовкой новобранцев.

В императорской армии более всего ценили упорство, выносливость, умение стойко переносить лишения.

Днем новобранцы маршировали под боевую песню «Разобьем в пух и прах», а вечером под меланхолическую «Спать, солдаты, свет гасить! Новобранцам слезы лить…»

После полевых занятий зубрили «Памятку воина»: «Дух высокой жертвенности побеждает смерть. Возвысившись над жизнью и смертью, должно выполнять воинский долг. Должно отдать все силы души и тела ради торжества вечной справедливости».

Огава захотел стать офицером. Он сдал вступительный экзамен и в августе был зачислен на учебные курсы.

После их окончания группу кандидатов в офицеры отправили назад, в Японию, в военную школу Курумэ, куда Огава прибыл в середине января 1944 года. Хотя война уже длилась несколько лет и военное счастье склонялось в пользу союзников, система подготовки офицерских кадров оставалась почти неизменной. Пока новичок не получал все необходимые знания, он не мог стать офицером.

Многие курсанты носили эмблемы парашютистов — артиллерийское орудие на фоне самолета. Они рассказывали Огава, как в ночь перед прыжком на ранец с парашютом ставили бутылочку сакэ в качестве жертвоприношения богу, который должен был ниспослать им удачу.

Нравы в учебном лагере были еще суровее, чем в пехотном полку. Многие младшие офицеры были переведены сюда с флота. Они носили очень короткие прически, как того требовал устав императорского флота, и свирепо гоняли курсантов.

Начальник лагеря капитан Сигэо Сигэтоми считал, что «лучше попотеть на учебном поле, чем истечь кровью на поле боя». Другое его любимое изречение гласило: «Для армии всего вреднее пустые разговоры и дискуссии». Капитан раздавал пощечины направо и налево.

Особое значение он придавал дисциплине духа:

— Солдат может позволить себе думать о том, как увильнуть от службы, офицер — никогда.

Офицер должен быть всегда готов к встрече с врагом, подтянут, аккуратно одет и гордиться тем, что он принадлежит к непобедимой императорской армии, внушал курсантам капитан Сигэтоми.

Каждое утро они стреляли, бросали гранаты, держа их за короткую цилиндрическую рукоятку. Граната взрывалась через четыре секунды, и следовало бросить ее не менее чем на тридцать метров. К концу обучения в школу доставили новые гранаты «татэки» — гордость сухопутной армии. Такой гранатой можно было стрелять по танкам, насадив ее на дульную часть карабина.

Курсант Огава уставал, но никогда не жаловался. Командиры его отличали. Особенно им нравилось наблюдать, как он лихо орудует офицерским мечом. Первым ударом он сбивал чучело человека на землю, вторым — отрубал ему голову.

Курсантов познакомили с особенностями оперативно-тактического искусства императорской армии: удар по флангу, удар по флангу с обходом и ударом в тыл. Курсантов учили ночным атакам и форсированным маршам. Расстояния в восемь — десять километров пехотные роты должны были преодолевать бегом.