В доме была только пожилая женщина.

Она возилась у очага, на котором филиппинцы готовят в холодную погоду. Дым выходит через отверстие в крыше. Увидев японцев, она ужасно закричала.

Ее муж и дети вбежали в хижину и остановились на пороге — Касима молча направил на них винтовку. Огава тем временем шарил по дому.

Огава взял у мужчины его фонарик, но батарейки в нем уже кончались. Из еды в хижине нашлось немного риса. Японцы не обнаружили ни сигарет ни сахара. Огава прихватил еще пару сандалий.

— Больше тут ничего нет, — сказал он, — пошли.

В этот момент мужчина что-то стал говорить. Японцы поняли, что он просит разрешения снять котел с огня. Затем он пригласил японцев разделить с ними трапезу.

— Не станем отказываться, верно? — спросил Касима.

— Конечно, — с готовностью подхватил голодный Огава.

Вдруг они заметили, что пожилая женщина исчезла. Без сомнения, она побежала за полицией. Но японцев это не лишило аппетита, они знали, что у них есть время. Кроме того, японцы решили заставить этих людей пожалеть, что они посмели обратиться в полицию.

Доев, японцы направили винтовки на отца и дочь и сказали:

— Пойдете с нами.

Мужчина, отчаянно жестикулируя, стал говорить, что они накормили японцев, ничего для них не пожалели, зачем же те ведут себя так жестоко?

Огава вытащил спички, показывая, что сейчас подожжет хижину. Девушка начала молиться. Местные жители в основном были христиане, и в этом доме на стене висело изображение Христа.

Огава решил, что достаточно их напугал.

В этот момент они услышали выстрел, и пуля пронзила крышу. Девушка легла на пол, а мужчина бросился вон из хижины. У японцев на миг возникло желание устроить перестрелку, но они пожалели драгоценные патроны.

Они ушли в джунгли. Полиция не стала их преследовать.

Через несколько месяцев они опять ограбили один из домов и на обратном пути попали под перекрестный огонь. Они снова быстро исчезли, но одна пуля рикошетом попала Огава в колено.

Зато они раздобыли новенькую водонепроницаемую палатку, изготовленную в Японии. Это было приятное приобретение. Но скорость, с которой полиция теперь прибывала по сигналу местных жителей, насторожила японцев. Они поняли, что должны быть осторожнее.

В последний день 1971 года они стирали одежду в чистой и прозрачной речке.

Это действительно была большая стирка: китель, брюки, фуражка — все, что они носили в течение года, должно было подвергнуться очищению.

Когда они закончили, Касима вдруг спохватился:

— Мои брюки уплыли! Наверное, их унесло течением.

Это было плохо. Течение могло прибить злополучные брюки к берегу где-то у рыбацкого селения, и рыбаки поняли бы, что японцы рядом.

Касима и Огава спустились вниз, по течению, надеясь, что настигнут брюки, но тщетно.

Касима опять впал в дурное настроение.

— Все неприятности из-за вас. Если бы вам не пришло в голову устраивать предновогоднюю стирку, ничего бы не произошло. Мы — солдаты, праздники не для нас.

Огава резонно возразил, что не он, а Касима потерял брюки, поэтому нечего валить с больной головы на здоровую. Надо или быстро найти брюки, или уходить отсюда и искать новое убежище.

— Опять поучения начались… — раздраженно бурчал Касима.

Огава уже знал, что в таких случаях надо расходиться.

— Ладно, поговорим об этом в следующий раз. Ты иди с винтовкой по берегу, а я по воде.

Касима наблюдал за берегом, опасаясь появления полиции или рыбаков. Огава же искал пропавшие брюки. Они убили на поиски два часа. Потом вернулись на прежнее место. Огава решил все-таки достирать. Он бросил в воду рубашку, и вдруг, к его изумлению, она стала подниматься вверх по течению. Огава решил, что у него начинается размягчение мозгов. Но потом понял, в чем дело: посредине реки был небольшой водоворот. Там нашлись и брюки Огава.

Они срезали несколько кокосов к новогодней трапезе и двинулись в обратный путь. Огава, проведя несколько часов в воде, боялся простудиться и попросил у Касима его сухой китель.

Это был последний Новый год, который они встретили вместе.

Касима убили 19 октября. По календарю, который вел Огава, это было 13 октября. Он промахнулся всего на неделю.

«Середина октября — смерти лучшая пора» — так говорили в японских деревнях. Осенью, когда снят урожай, в доме достаточно риса, чтобы устроить достойные поминки.