Староста тоже не был обделен фантазией, и за тонкой дверью картины ему мерещились одна ужасней другой. Мелькающие перед глазами копченые окорока сменяла гордая голова кабана, украшенная лимоном и веточками петрушки на праздничном и – главное! – чужом столе. Мерещились опустевший закут и грустные глаза местных хрюшек, лишившихся аппетита из-за утраты любимого, а также возмущенные глаза их хозяев: не уберег, не сохранил.

Всю стеснительность со старосты словно ветром сдуло. Он подтянул пижамные штаны в фиолетовую полоску и, распахнув дверь домика, вылетел наружу. Глаза его сверкали праведным гневом, и был он страшен.

Мы с Маришей испуганно обернулись на звук распахнувшейся двери и увидели нечто на двух ногах, мчащееся сквозь туман прямо на нас. Что это такое, разглядеть точно мы не могли, но от этого становилось только еще страшней. Ворота находились далеко, в тумане их было не разглядеть. Мы сунулись вправо-влево и наткнулись на дощатую дверь. За неимением лучшего сунулись в нее. Сразу же в лицо нам пахнуло животным теплом. Мы заперли дверь на защелку и стали ждать развития событий. Ждать нам, прямо скажу, долго не пришлось.

Почти сразу же дверь задергалась. Мы отступали до тех пор, пока не уперлись спинами в дерево загородки. За ним недовольно похрапывало и переваливалось что-то черное и большое. Час от часу не легче. Дверь тем временем дергалась совсем уж судорожно, поминутно грозя слететь с петель.

– Эй, вы там, открывайте немедленно! – орал староста. – Вам все равно несдобровать!

Понятно, что такие заверения не прибавляли нам охоты отпереть дверь. Наоборот, мы постарались отодвинуться от нее подальше. Гнилые доски угрожающе затрещали под нашим напором. Большое и черное позади нас тяжело заворочалось. И как раз в тот момент, когда староста одолел упрямую дверь, хлипкая перегородка подалась и мы рухнули в загон прямо на просыпающегося кабана.

Со сна толком не разобрав, что происходит, он тем не менее подскочил как ошпаренный, раскидав нас с Маришей в разные стороны, затем ударил об пол всеми четырьмя ногами, что оказалось у него признаком крайней степени гнева. Не удовольствовавшись демонстрацией своих чувств, боров взревел и бросился в пролом перегородки, чтобы наказать посягнувшего на его покой. После темноты и со сна нас он не заметил, а своего хозяина не признал и намерения имел самые серьезные.

К счастью для себя, староста быстро сообразил, какой опасности он подвергается, и с воплями бросился прочь. Боров мчался за ним и рычал, будто гоночная машина.

– Что это такое было? – вопила Мариша, стараясь выкарабкаться из-под придавивших нас досок. – Вытащи меня.

Я сама была озабочена тем же. Мы растолкали в разные стороны обломки досок и бросились вон. Во дворе творилось черт знает что. Метался староста, мелькая своими штанами и издавая жалобные стоны, а за ним по пятам гналось черное щетинистое чудовище с огромными ушами. Боров не ставил перед собой задачи сохранить хозяйскую собственность. Аккуратно уложенная поленница разлетелась в разные стороны, и заготовленные для печки дрова, словно снаряды, посшибали все легкие предметы в радиусе метра. В итоге под ногами у соревнующихся оказались эмалированные ведра и кастрюли разных размеров, черепки от кувшинов, рукомойник и сами поленья. На шум из дома начали выскакивать люди.

Одеты они были кто во что, но все как один прихватили с собой оружие. Боров, увидев, что врагов прибыло, утроил свои усилия, и скоро по двору металось уже значительно больше народу. Староста оказался на высоте, он так жалобно умолял гостей пощадить животное, что ни у кого рука не поднялась пристрелить кабана. Стреляли в воздух, чтобы отогнать его, когда тот подбирался слишком близко.

– Накиньте на него мешок! – советовала жена старосты, стоя на безопасном расстоянии.

Затея с мешком чуть не закончилась гибелью одного из парней Елизара. Кабан дернул башкой, и мешок вместе с вцепившимся в него парнем отлетел в сторону достаточно далеко, чтобы боров поленился преследовать его. В полете парень случайно сшиб дергающейся головой палку, подпиравшую бельевую веревку, и все светлые рубашки старосты, а также цветастые пододеяльники попадали в грязь. Один из них и накрыл собой животное. Смущенный зверь завертелся на месте, как волчок, а на него в это время с торжествующим воплем набросился староста, тут же раскаявшийся в собственном героизме, но было поздно. Поддавшись его примеру, на хряка набросились и остальные. Под тяжестью стольких тел лапы зверя подкосились, и он рухнул.

– Самое время уходить, – шепнула Мариша, и только я оглянулась в поисках нашего излюбленного пути отступления, и только углядела его, как оттуда раздались выстрелы.

– Сдавайтесь! Вы окружены! – громко посоветовал нам до зубного скрежета знакомый голос.

Он доносился с другого конца двора. Сразу после этого вспыхнул прожектор и осветил бесформенную кучу тел, в самом низу которой страдали староста и кабан; озабоченного Елизара, несколько порастерявшего свой вчерашний лоск; нас, скромно старающихся забиться в тень, а также трех парней, явно не знающих, что им делать дальше.

– Никитин, это ты развлекаешься? – спросил Елизар.

– Я тебе больше не Никитин, – буркнул в мегафон Никитин.

Получилось это у него просто оглушительно, но Елизар не смутился.

– Мы сдаемся, – произнес он. – Только у нас тут свинья бешеная, будьте внимательней.

– Издеваетесь? – поинтересовался Никитин.

По голосу было слышно, что он ни чуточки не сомневается в этом, а спрашивает лишь для порядка.

– Заходи – увидишь, – пригласил Елизар.

Спустя минуту во двор, пригнувшись, с автоматами наперевес вошли уже знакомые и ранее не виденные нами люди Никитина во главе с ним самим. В полном недоумении они разглядывали поле битвы. Туман к этому времени рассеялся, и разгром, учиненный во время погони за кабаном, можно было оценить по полной программе. Он впечатлял. От чистенького дворика не осталось и следа. Все было перевернуто вверх дном, а в центре вяло шевелилась куча полуодетых тел.