И вот стою я на лоджии, у самых перил, выкрашенных когда–то, в более состоятельные времена, зеленой краской, слушаю шелест дождя в кипарисах, подо мной сверкают тяжелые зеленые листья лаврового куста, и со все возрастающим ужасом наблюдаю за тем, что происходит на моих глазах.

А происходит следующее.

Рыжий лейтенант набрал где–то чуть ли не роту солдат, человек двадцать, не меньше, выстроил в одну шеренгу прямо у безносого Ленина с неприлично красными губами и велел медленно двигаться в мою сторону, всматриваясь в траву и подбирая все, что они в состоянии увидеть молодыми своими, зоркими, старательными глазами. Окурки, спички, косточки от персиков, пивные пробки, презервативы всех цветов радуги и со всевозможными зверушками на окончании – заячьи ушки, слоновий хоботок, красный колпак шута и даже кулак Майкла Тайсона. А он, лейтенант, потом будет все это осматривать и прикидывать – есть в этих предметах какая–либо ценность для следствия.

И вот вижу, как движется эта шеренга, медленно и неумолимо приближаясь к тому полузасыпанному колодцу, в котором спрятан мой пистолет с глушителем. Но еще до того, как два десятка солдат приблизились к колодцу, я услышал возбужденный крик одного из них. К солдату тут же бросился лейтенант, шеренга рассыпалась, и все столпились у дерева.

Я все понял.

Солдаты нашли пулю в дереве.

Подойдя, лейтенант внимательно осмотрел повреждение на коре, поковырял пальцем, сдвинув бровки к переносице, о чем–то задумался и велел солдатам снова растянуться в шеренгу. Парни неохотно оставили дерево и медленно двинулись к моему колодцу. А лейтенант продолжал выковыривать пулю.

Я решил к нему присоединиться.

– Важная улика?

– А, это вы… – он пристально посмотрел мне в глаза. – Интересуетесь?

– А как же! Осень, событий никаких, а тут все же развлечение… Что они ищут? – спросил я, кивнув на солдат.

– Кто ищет, тот всегда найдет, – невпопад ответил лейтенант, но не мог, не мог удержаться, чтобы не похвастаться находкой. – Видите? – спросил он, показывая на ствол акации.

– А что тут?

– Пуля. Сюда вошла пуля. Так что той ночью здесь происходило настоящее сражение, а вы, наверно, и знать не знали?

– Был пьян, ничего не помню.

– Да, я заходил в стриптизное заведение. Ваши показания подтвердились. Вы действительно выпили на двоих три бутылки коньяка.

– Это только то, что видели официанты, – скромно добавил я.

– Распорядительница сказала, что вы сунули девушкам в трусы…

– Куда? – переспросил я, воспользовавшись секундной заминкой рыжего лейтенанта.

– В трусы, – невозмутимо ответил он. – Вы со своим другом Андреем, который, кстати, исчез после того вечера, не оставив никаких сведений о себе… Странно, да?

– Так что мы с Андреем?

– Вы сунули каждой девице в трусы по сто гривен. Было? – спросил лейтенант таким тоном, будто уличил меня в чем–то кошмарном.

– Возможно.

– В каком смысле?

– Я не помню точно… Но что–то мы им в трусы совали. Может быть, даже деньги.

– Именно деньги. И ничего другого вы не совали. Не надо на себя наговаривать. Вопрос возникает… Какие же должны быть у человека доходы, чтобы взять и вот так запросто двести гривен сунуть в трусы совершенно незнакомому человеку?

– Вы хотите сказать, что это были сотни?

– Все четверо стриптизерок подтвердили. Письменно.

– Им не показалось мало?

– Они сказали, что это нормально.

– Значит, все–таки были сотни… Надо же.

– А вы думали?

– А мы не думали, – улыбнулся я, не выдержав собственной сурово–туповатой гримасы.

– Кстати, эти гривны мы у них изъяли.

– И они отдали?!

– Мы им вручили другие купюры, помельче. Но в сумме столько же. Они не в обиде.

– А зачем вам сотенные?

– На всякий случай. Надо проверить – не числятся ли они среди похищенных, украденных, не поддельные ли они… Ну, и так далее. Не буду же я рассказывать вам обо всех следственных действиях, которые мы проводим в связи с этим убийством.

И лейтенант снова повернулся к дереву и снова начал пальцем ковырять твердую, неподдающуюся кору акации.

– Надо взять стамеску, молоток и вынуть пулю вместе с частью дерева, чтобы не повредить полоски на боковой поверхности пули.

– А если повредить? – Лейтенант уставился на меня немигающим взглядом.

– Вам же надо установить, из какого оружия выпущена пуля, из какого ствола. А если полоски повредить, это определить уже будет невозможно.

– Да? – протянул лейтенант. – Откуда вам известны все эти подробности?

– Не знаю, – ответил я беззаботно. – Сейчас, наверно, каждый все это знает. Криминализация всей страны идет более успешно, чем в свое время электрификация.

– Вы так думаете? – переспросил лейтенант. Я знал этот прием – человек произносит совершенно незначащие слова, а собеседник вынужден что–то отвечать, и кто знает, может быть, по глупости своей, из страха или неуверенности возьмет да и брякнет что–то существенное. Следующими словами лейтенанта будут примерно такие: «Вы в этом уверены? Надо же, как все это интересно» – и прочая словесная шелуха. А я буду что–то отвечать, чем–то делиться, предполагать.