Тхюи открыла глаза, чувствуя, что обливается холодным потом.

Она увидела подле себя братишку Ты и односельчан, которые с беспокойством смотрели на нее.

— Тебе очень больно? — спросил братишка Ты. — Ты все время кричала и вздрагивала.

Пытаясь скрыть свое смятение, Тхюи ласково взяла братишку за руку.

— Нет, совсем не больно, я просто прилегла на минутку, вздремнула, сейчас встану. Пойди приготовь чаю, угости соседей.

Братишка тут же кинулся заваривать чай.

Но зеленый чай так и остался стыть в белых чашечках…

Кхиет вышел из аудитории с тяжелой головой. Ему не хотелось возвращаться в свою комнатушку, и он решил пройтись вдоль Ароматной реки. На воде еще играли отсветы уходящего дня. С момента прихода к власти Нго Динь Ню, когда антиправительственные выступления уже вылились в мощное движение, охватившее все слои населения, возникло много проблем.

Все началось в день буддийского праздника восьмого мая шестьдесят третьего года, когда безоружные люди вышли на улицу, чтобы открыто заявить о том, что они не позволят попирать свободу мысли — священное и неотъемлемое право каждого человека. Фашиствующая военщина явно вела наступление на свободу вероисповедания, настало время задать вопрос, кто отдал приказ, запрещающий вывешивать буддийские флаги в городах и деревнях, кто приказал убрать трибуну и громкоговоритель в пагоде Ты Дам, лишив буддистов возможности слушать в день буддийского праздника своих проповедников. На головы вице-губернатора и майора службы госбезопасности Данг Ши, прибывшего в Хюэ для подавления демонстрации, обрушился град камней. В тот день на улицах Хюэ пролилась кровь мирных жителей — совсем юных школьников и буддийских монахов. Эта расправа положила начало новым выступлениям. Участники демонстрации протеста как бы преподали остальным урок открытой схватки с врагом, их выступление вошло в историю.

Теперь, после всех этих событий, ни один диктатор, ни один изменник родины не мог быть достаточно уверен в том, что он крепко удержится на своем троне. И чем сильнее был ужас, охватывавший предателей, тем больше усиливались репрессии. После выступлений студентов города Хюэ невозможно было предугадать, каков будет размах движения.

Раньше Кхиет нечасто задумывался над этим. Раньше все его стремления сводились к тому, чтобы лучше учиться, добиться расположения друзей и наставников, порадовать материнское сердце. Звуки выстрелов, раздававшиеся на родной земле, не проникали сквозь плотно закрытые двери классов, и траур в чьей-то семье не омрачал его радужных надежд. Он считал непреходящими и вечными ценностями лишь науку и добрые человеческие чувства — ведь согласно конфуцианской морали, добродетельного мужа не должна касаться мирская суета.

В пятьдесят третьем году Кхиет закончил пятый класс школы Нгуен Ти Зьеу в Фоунгтионге. Одиннадцатилетний мальчик прилежно учился, был воспитан в духе преданности друзьям, почитания учителей и родителей, и когда пришло время расставаться со школой, он горько заплакал — в его детской душе образовалась пустота. Но через год в помещении общинной постройки на хуторе Ба открылась другая школа, в которой был и шестой и седьмой классы. И Кхиет вновь принялся за учебу. Вскоре потребовалось расширить школу, и в бывшем уездном центре Фаунгдьене на средства монахинь Ордена Фусуан было выстроено новое здание. На работу в школу были приглашены новые педагоги. Эти уже были не из числа монахов.

Школа оказалась рядом с амбулаторией — их разделял лишь забор. Вначале амбулаторией заведовал пожилой мужчина, северянин, имя которого Кхиет не успел запомнить, потому что вскоре его сменил другой заведующий, житель Хюэ, тучный и грузный мужчина. Обычно он с утра запирал дверь амбулатории и отправлялся по деревням и хуторам разыскивать торговок всякой снедью — он торопился скупить у них товар раньше других. Дверь амбулатории открывалась только тогда, когда хозяин зажигал спиртовые лампы, освещавшие изобилие яств, расставленных на столе, — здесь было все что угодно. Свинина, куры, голуби, утки, рыба, клейкий рис, бобы и прочие деликатесы. И начиналось шумное застолье. Заведующий амбулаторией приглашал полицаев из близлежащих провинций и прочее отребье. Пьяная компания не скупилась на непристойности, которые сопровождались взрывами циничного хохота.

Никто не знал, куда исчезали лекарства из амбулатории. Если кто-нибудь приходил к заведующему со своими недугами, он в лучшем случае получал немного марганцовки, клок ваты или кусок бинта, и его тут же выпроваживали. Заведующий отмахивался от больных, как торговка фруктами, что сидела напротив амбулатории, отмахивалась от назойливых мух. Если кто-нибудь серьезно заболевал и умолял о помощи, заведующий бросал безразличным тоном:

— Поезжайте в Хюэ на такси и обратитесь к частному врачу!

Ребятишки придумали забавную сценку и часто разыгрывали ее — непонятно, кто их подбил на это. Несколько мальчишек, делая вид, что с трудом волокут вконец обессилевшего парнишку, вопили: «У него холера, нужна срочная помощь!» Другой парнишка, изображавший заведующего амбулаторией, красными чернилами мазал голый пуп «больного» и громко кричал: «Все в порядке, сходу поправился! А если кто боится умереть, пусть раскошеливается, возьмет такси и обратится в Хюэ к частному врачу!»

Только в очень редких случаях заведующий оказывал помощь больным. Это случалось лишь тогда, когда к нему обращались девицы, за которыми он волочился и благосклонностью которых пользовался, или смазливые, но чересчур простодушные деревенские девчонки, к которым давно присматривался либо сам заведующий, либо его дружки. Они попадались на крючок, надеясь, что им не придется тратиться на лечение.

Наблюдая все это изо дня в день, слыша сетования односельчан, Кхиет не раз ловил себя на мысли, что хорошо бы раскроить башку этому мерзкому типу, затесавшемуся в фельдшерское сословие.

Вот тогда-то у Кхиета и появилась мечта стать врачом.

Когда в Хюэ открылся медицинский институт, Кхиет поступил в него; он хотел изучать медицину, чтобы потом врачевать раны и недуги, облегчать страдания людей, лечить своих односельчан.

Засунув руки в карманы, Кхиет свернул на тропинку, которая вывела его к шоссе. Он подумал, что можно облегчать физические страдания, можно врачевать телесные раны, но кто сумеет облегчить душевные страдания? Что нужно сделать, чтобы затянулась рана в его сердце? Рана, которая открылась сегодня… Он в задумчивости шагал по улице Ле Тхань Тона, вслушиваясь в звук собственных шагов, сопровождаемый длинной тенью, которая падала на дорогу, освещенную слабыми лучами заходящего солнца. Кто избавит его от этой боли? Он вспомнил раскрытую страничку дневника, вспомнил слова: «Забастовка учащихся», «Забастовка на рынке», наспех написанные на стенах аудитории, на новых кирпичных воротах, на полосах материи… Это дело рук его друзей, которых арестовали во время недавних выступлений, когда американские экспедиционные войска бесцеремонно высадились в Дананге, оккупировали Фубай и другие районы. Американцы вели себя так же нагло, как в свое время вели себя французские легионеры, которых Кхиет люто ненавидел.