Он налил Кхиету еще чаю.

— Я говорю с тобой предельно откровенно, а ты уж сам думай, как вести себя.

Кхиет выжидательно молчал. Ле Минь Тяу с задумчивым видом дымил сигаретой, прищурив глаза. Дым от дорогой сигареты вился над его густой шевелюрой, брови были нахмурены, пепел от сигареты упал ему на ногу.

— Если вы не хотите, я больше не стану ездить в деревню, — сказал Кхиет.

— А с тобой легко найти общий язык, — отозвался хозяин с такой радостью, будто нашел слиток золота. Он затянулся сигаретой и повысил голос: — Ты, кажется, учился в школе имени Нгуен Ти Дьеу? Так вот, помнишь учителей, которые разглагольствовали, что стоят за народ, а на самом деле они предали свой народ, собрали пожитки — и поминай как звали. Тебя-то вот они с собой почему-то не взяли, ты остался учиться у нас. Я думаю, это не дает твоей матери покоя. Все понял? — он заговорил доверительным тоном: — Вот ты окончишь учебу. Куда ты пойдешь работать, как не в наше государственное учреждение? Поэтому ты должен рассчитать все наперед. — Он поправил воротник своего пиджака и, стараясь сохранить доброжелательный тон, продолжал: Скажи матери, чтобы перебиралась в Хюэ. Помни: в жизни удача ждет только того, кто умеет смотреть вперед!

Кхиет чувствовал, что все в нем клокочет. Он не привык лицемерить, сохранять спокойный и уважительный тон в таких ситуациях. Когда Ле Минь Тяу заговорил об умении смотреть вперед, Кхиет испытал то же чувство отвращения, которое охватило его утром, когда он услышал гладкие, обкатанные фразы сотрудника службы госбезопасности. Умение смотреть вперед? Что он там видит у себя впереди, эта полицейская ищейка? Кхиету порядком надоело слушать эти витиеватые речи и гнусные наставления. Сдерживая гнев, он произнес, стараясь говорить как можно учтивее:

— То, что вы сказали, исключительно важно для меня. Тут есть над чем поразмыслить.

— Вот-вот. Подумай. Итак, прежде всего нужно перевезти мать в город. Чем раньше ты это сделаешь, тем лучше, — теперь он говорил твердо, уверенно: — В молодости мы часто горячимся попусту. Ты молод… Эх, мне бы твои годы… Да куда там…

Кхиет незаметно взглянул на часы.

— Я вижу, ты торопишься. Может, посидишь еще, поболтаем.

— Думаю, на сегодня хватит! Я получил хороший урок.

— Ты спешишь. Жаль… Ну да как знаешь, — Ле Минь Тяу со свистом втянул в себя воздух. — Надеюсь, еще встретимся.

Кхиет поднялся.

— Каждая встреча с вами очень полезна для меня. Не смею навязываться вам, но, надеюсь, видимся не в последний раз.

Ле Минь Тяу поднялся со своего места.

— Я тоже так думаю.

Он пропустил Кхиета вперед и проводил его до калитки.

— А у тебя, оказывается, японский мопед! Почему же ты тогда ездил в деревню на рейсовой машине?

— Мопед не мой, я одолжил его у однокурсника.

— Вот оно что, — проговорил Ле Минь Тяу, пожимая руку Кхиета. — Ну, теперь твое будущее в твоих собственных руках. — Они пошли рядом. — Будь осторожен, смотри, не оступись. Если бы ты знал, какие большие надежды мы возлагаем на молодежь!

Кхиет заметил, что при этих словах Тяу нахмурился и глаза его стали темными, деревья, совсем черные в темноте, грозно шумели.

Затарахтел мотор мопеда, завертелись колеса, Кхиет двинулся в обратный путь.

Как быть дальше? Ле Минь Тяу и угрожает и увещевает одновременно… И все-таки Кхиет ощущал и в его угрозах, и в его посулах какую-то искренность. Этот Ле Минь Тяу — большой путаник — сначала пошел за революцией, потом переметнулся к врагу… Вот он заявил, что деревня Кхиета — гнездо вьетконговцев, и тут же говорит, что вьетконговцы собрали вещички и удрали из этих мест. По-видимому, он постарается поставить власти в известность о том, что Кхиет наведывается в деревню и в то же время предлагает ему перевезти в город мать да еще поселить в его доме… Тяу знает мать Кхиета еще с тех пор, когда он бражничал со старым Тон Тхат Санем и просил ее купить для них голубя или курицу пожирнее и бобов. Ле Минь Тяу пользовался любым случаем, чтобы поговорить с матерью Кхиета, он явно старался сойтись поближе с жителями деревни да пронюхать кое о чем.

У ворот дома Кхиет соскочил с мопеда и увидел, что окно в комнате его квартирной хозяйки распахнуто настежь. Не иначе как у нее гости. Хозяйка открывала окно только тогда, когда к ней заходили приятельницы. Они любили усесться поудобней и, жуя бетель, вести неторопливую беседу, поглядывая в сад.

Заслышав шум мотора, из окна выглянули две женщины.

— А, Кхиет, наконец-то явился!

Он узнал ласковый голос матери, и сердце его замерло от радости.

— Мама, ты!

Мать поднялась ему навстречу, а за ней и хозяйка.

— Только ты уехал, смотрю: идет твоя матушка. Я так расстроилась — ведь обычно ты по вечерам всегда дома, а тут, как назло, куда-то исчез! Матушка приехала, а его нет!

Хозяйка поправила растрепавшиеся седые прядки и засеменила на кухню.

— Мама, ты давно меня ждешь? Наверное, ругаешь меня!

— А как же! Запропастился куда-то, а я тут жди его! Где ты был?

— Да так, заглянул к одному знакомому.

Кхиет увидел на столе завернутые в листья деревенские гостинцы. Хозяйка вышла из кухни, неся поднос с пиалами и палочками для еды. Вкусно запахло рыбой, приправленной стручками перца. Рис, рыбный соус с мелко накрошенным чесноком, тарелка зеленых бобов. Кхиет освободил на столе место для подноса.

— Мама, а что там у тебя завернуто в листья?

— Деревенские пироги, кое-какие пряности.

Когда мать улыбается, у глаз собираются морщинки. Лицо у нее смуглое, опаленное солнцем.

И раньше случалось, что мать приезжала вот так неожиданно, но это бывало обычно лишь много дней спустя после их встречи, а тут со дня последней встречи прошло всего полторы недели. Видно, что-то важное привело ее сегодня в город. Неужели есть какие-то новости для него?

Все трое уселись за стол. Хозяйка смущенно сказала: