Тхюи, сдерживая волнение, погладила брата по голове. Для нее уход из деревни уже был делом решенным.

— Конечно, мы обязательно возьмем с собой одежду, — сказала Тхюи, — и дудочку возьми, если хочешь, но вряд ли мы уйдем завтра…

— А мы скажем об этом тетушке? — спросил Ты с беспокойством.

— Тетушка сама догадается, в чем дело, когда узнает, что мы ушли, но имей в виду — нам придется трудно. Ты твердо решил идти со мной?

— Как бы ни было трудно, я все равно пойду с тобой, — ответил Ты так, словно давно уже все продумал. — Я пойду с тобой куда угодно, лишь бы только никто тебя не бил, не выгонял из дому, лишь бы только в тебя никто не стрелял и не ругал тебя. — И, помолчав немного, он нерешительно спросил: — А правда, что, когда ты служила в доме у этого капитана, его жена часто била тебя? Вот я вырасту, сделаю ружье и застрелю этого капитана, а его жену изобью. И тетушке Зьеу не позволю тебя ругать, и еще…

Тхюи перебила брата:

— Не болтай глупостей, тетушка тут ни при чем, она старенькая и очень бедная.

Ты замолчал и посмотрел на сестру, ничего не понимая. Он вопросительно глядел на нее, но она молчала, обдумывая, что предстоит сделать в ближайшие дни. Был бы братик хоть чуточку старше, Тхюи непременно объяснила бы ему, почему ей надо уходить отсюда — чтобы избавить от неприятностей и тетушку Зьеу и односельчан и чтобы самой не краснеть от стыда, не мучиться оттого, что все знают о ее позоре. Но брат еще слишком мал! Уйти прямо завтра? Тхюи еще не знала толком, куда они пойдут, но решение уже было принято. Удастся ли ей подыскать работу, чтобы прокормить себя и брата? Сможет ли она обеспечить брата всем необходимым? Не навлечет ли она новые беды и новый позор на тетушку Зьеу, на односельчан? Она должна перебраться туда, где капитан Хюйен не сумеет ее отыскать. Тхюи подумала о Кхиете и тихонько позвала его, словно он мог откликнуться. «Вот видишь, Кхиет, выходит, что я не могу выполнить своего обещания!» Она снова до мельчайших подробностей вспомнила те дни, когда лежала в больнице, вспомнила, как Кхиет по утрам и вечерам сидел возле ее койки, как трогательно заботился о ней. Она обязательно возьмет с собой голубую зубную щетку и беленькую коробочку с туалетным мылом, которые он ей принес, и старые сандалии, что он отдавал в починку, — она возьмет все это с собой, как Ты — свою дудочку. Она никогда не расстанется с этими вещами, куда бы ее ни забросила судьба…

В магазине «Жаклин» всегда полно покупателей. Тхюи приходилось стоять за прилавком по десять часов в день. После утомительного рабочего дня она возвращалась к брату, домой — в чулан под лестницей, дверь которого выходила в кухню. В их каморке с очень низким потолком всегда было невыносимо жарко и душно. Все домочадцы мадам Жаклин и прислуга спускались в кухню по лестнице, под которой жила Тхюи с братом, по этой лестнице ходили в столовую. Этой же лестницей пользовались, если засорялись туалеты на верхних этажах. Но хуже всего было то, что в час-два ночи, когда измученная за день Тхюи вместе с братом засыпали тревожным сном, тишину нарушал тяжелый топот ног. Это возвращался с очередной вечеринки один из сыновей мадам Жаклин — либо старший, либо младший. Поднимаясь по лестнице, они обычно громко насвистывали или напевали какую-нибудь вьетнамскую или европейскую мелодию, так что просыпались не только Тхюи с братом, но и кухарка, которая спала в кухне за стеной. В душной каморке после прерванного сна было трудно снова заснуть. Хозяйка велела прислуге закрывать на ночь все двери и даже окна, забранные железными решетками, она боялась ночных грабителей, хотя крупных сумм в доме обычно не держала и хранила деньги в банке. Когда закрывали дверь в кухню, воздух проникал в каморку лишь через квадратное отверстие величиной с ладонь и Тхюи с братом буквально задыхались от духоты — о том, чтобы проветрить помещение, не могло быть и речи. И тем не менее хозяйка каждый месяц вычитала из зарплаты Тхюи сто донгов «за жилье»!

Эту сумму мадам Жаклин ежедневно давала старшему сыну на мелкие расходы — она считала ее вполне достаточной, если не швыряться деньгами. Младший сын получал немного меньше — этого вполне хватало на несколько чашек кофе, пирожные и сигареты… Однако старшему явно не хватало карманных денег, потому что его расходы, как он сам выражался, имели свою специфику, присущую «взрослому человеку»: одежда, канцелярские принадлежности, расходы на транспорт и тому подобное, — счета на все это с точным указанием сумм множились и росли. Иногда почтенный родитель Фата — так звали старшего сына — оставался в неведении относительно сумм, истраченных сыном. Иногда узнавал о них, но не придавал этому особого значения и лишь слегка журил сына: «Уж не думаешь ли ты, что я печатаю деньги? Погоди, на что ты ухитряешься тратить такие огромные суммы? Транжира! Вот тебе деньги и убирайся с глаз долой!» С этими словами почтенный родитель бросал Фату несколько пачек ассигнаций и исчезал, не вдаваясь в дальнейшие подробности. Фат торопливо рассовывал деньги по карманам, словно боясь, что родитель передумает, хотя такого никогда не случалось. Он провожал отца наглой ухмылкой и едва слышно шептал: «Ну погодите, почтенный папаша, вы еще узнаете меня. Через несколько лет я найду способ добывать деньги, чтобы не выклянчивать их у вас! И буду иметь в десятки раз больше тех жалких подачек, которые вы швыряли мне!» Похлопав по карманам, набитым ассигнациями, Фат сбегал вниз по лестнице, садился на свой мотороллер и исчезал.

Младший сын, Тай, еще толком не разбирался в делах брата, но его манера держаться вызывала у Тая неподдельное восхищение. Он, например, умел курить сигареты, выпуская дым колечками, которые поднимались к потолку и застывали, а потом медленно таяли — у него это получалось почти как у знаменитого Чарли Чаплина. Фат отлично танцевал, знал шикарные песенки и пел лучше всех своих друзей. Он был недурно сложен, и модные костюмы отлично сидели на нем, по части умения одеться и выпить он не уступал никому из своих друзей. Он не уступал своим друзьям и по части умения сорить деньгами. Тай считал, что брат живет по-настоящему, он мечтал поскорее вырасти и во всем следовать его примеру, причем надеялся не только догнать, но и превзойти брата.

Бывали моменты, когда почтенный родитель раздражался и досадовал на Фата из-за того, что тот вообще не замечает отца и делает все, что ему вздумается, но иногда, в отсутствие старшего сына, он говорил жене: «Мне кажется, что со временем Фат будет неплохо зарабатывать. У него котелок варит, есть и хватка, и ловкость. Заниматься коммерцией, не обладая ловкостью да изворотливостью, — пустое дело! Не обманешь — но продашь! Сама знаешь — из малого складывается большое: чтобы стать крупным предпринимателем, уже с детства надо приобретать хватку и сноровку по части купли-продажи. Полагаю, что после окончания средней школы он поедет за границу обучаться коммерческому делу. А пока пусть бывает в обществе, обзаводится связями, набирается жизненного опыта. Ведь ему только шестнадцать!» Родитель Фата загибал два пальца и продолжал: «В восемнадцать лет он отправится во Францию, а если потребуется — то и в Америку или в Англию. Через десять лет, когда он вернется, мы с тобой уже будем в преклонном возрасте. К этому времени подрастет и Тай, ему мы выделим треть наследства — на учебу, Фату тоже выделим треть — для расширения дела. Того, что останется, нам с тобой вполне хватит, переберемся в Далат и вложим часть капитала в дело Фата». Тай внимательно слушал эти разговоры — и передавал Фату. Фата эта перспектива вполне устраивала, но он старался вести себя так, чтобы отец не слишком обольщался радужными планами. Он учился кое-как и решил больше не прибегать к прежним способам добывания денег. Теперь он околачивался в тех местах, где бывали иностранцы, и даже прилично выучил еще один иностранный язык, завел обширный круг знакомств, и довольно скоро приобрел большие связи: среди его покровителей появились такие лица, о знакомстве с которыми раньше он и не помышлял. Он начал выполнять некоторые поручения — сначала незначительные, потом более серьезные, вначале нетрудные, потом посложнее. Фат быстро освоился со своими новыми делами, и иной раз ему перепадал крупный куш, вот тогда-то он чувствовал удовлетворение и вспоминал об обещании, данном самому себе. Чихать он хотел на жалкие подачки папаши, сопровождаемые нудными нотациями! Однако, когда появлялись непредусмотренные расходы, он крал деньги у родителей. Каждый раз по-разному, каждый раз изобретая новый способ. Младший брат стал приобщаться к кругу знакомств и образу жизни старшего.

Однажды в конце месяца хозяйка Тхюи — вьетнамка, носившая французское имя Жаклин, — выдала Тхюи не шестьсот, а семьсот пиастров.

— Теперь ты будешь получать повышенную зарплату. С сегодняшнего дня ты будешь отрабатывать за прилавком дополнительные часы — до одиннадцати, — сказала она. — Постарайся быть еще более расторопной и любезной с клиентами. Покупатели тобою довольны. Но тебе надо сшить новое платье и непременно по моде! А потом нужно научиться пользоваться косметикой.

Тхюи не проронила ни слова, взяла деньги и вышла на улицу. Ей прибавили всего лишь сто донгов в месяц, а за это она должна отрабатывать каждый вечер лишние пять часов. И еще надо сшить платье по моде, и еще пользоваться косметикой! Да, богатые хозяйки даром денег не дают! Но Тхюи ничего другого не оставалось. Только бы иметь возможность содержать брата! Каждый раз, встречаясь с очередной несправедливостью и бессердечием, Тхюи урезонивала сама себя подобным образом.

По вечерам, после ужина, Ты зажигал лампу и садился за уроки. Тхюи, пристроившись рядом, занималась шитьем — она вечно перекраивала и чинила одежонку брата. Занимаясь своим делом, Тхюи время от времени заглядывала в тетрадку Ты и повторяла вместе с ним, помогая ему, как могла. Загибая пухлые пальчики, покрытые ссадинами, царапинами и чернильными пятнами, Ты считал: «Пять, шесть, семь…»

И вдруг он замолчал и вопросительно посмотрел на сестру.

— Сестричка Тхюи, ты позволишь мне учиться в следующем классе?