Сандер вежливо, но решительно выпроводил коменданта и стражников, и они остались вдвоем. Гастон подавленно молчал, и Александру показалось, что он зря затеял эту встречу. Оправдываться ему не в чем, сделать он ничего не может, вернее, может, но это будет означать, что в Арции закон - это то, что в данное мгновенье хочет король. Проклятый, когда он подписал указ о том, что дело о государственной измене рассматривают Генеральные Штаты, он и помыслить не мог что первый приговор будет вынесен другу покойного брата. Молчание затягивалось, надо было что-то говорить, но Александр плохо представлял, что именно. И потому сказал первое, что пришло в голову:

– Первый раз я увидел вас в Эльте. Мне было восемь лет.

– Девять, - поправил бывший канцлер, - это было поздней осенью.

– Да, действительно, - Эстре опустился во второе кресло. Комендант толковый человек, Пандайе бы запер заговорщиков в самом темном подвале и гордился бы своей суровостью, а тут комната как комната. Богатая, светлая, удобная. Сколько же Гастону лет? Он на несколько лет старше Филиппа, значит, лет сорок пять, не больше. Больше никогда не будет...

– Я старше вас на пятнадцать лет, монсигнор, - то ли Гастон прочитал его мысли, то ли они подумали об одном и том же.
– Могу я спросить, что будет с Эжени?

– Ничего. Ее приговорили к церковному покаянию.

– А потом?

– Что потом? Может идти на все четыре стороны.

– Но ей некуда идти, муж умер, родичи ее не примут, у нее нет ни денег, ни положения. Если б я мог оставить завещание... Но законник из Генеральных Штатов объяснил, что уличенный в государственной измене теряет не только голову.

– Да, его имущество и его семья остаются на попечении короля. Вы не можете оставить завещание, Гастон, но вы можете записать свои распоряжения для меня. Я все исполню в память брата и того хорошего, что видел от вас. Ваш сын наследует и ваш титул, и ваши земли, но Эжени в список включать не стоит. Королевский нотариус воспылал во время суда к ней таким чувством, что изъявил готовность жениться, несмотря на ее прошлое, и испросил моего согласия.

– Неужели вы его дали?

– Разумеется. Только предупредил, чтобы он не позволял этой женщине втянуть себя во что-то вроде заговора или казнокрадства.

– Она согласилась?

– Да. Хотя я с трудом представляю ее в роли добродетельной горожанки. Гастон, почему вы взяли все на себя?

– Я и в самом деле возглавил заговор. Я привык отвечать за свои поступки, даже за самые глупые.

– Не лгите, Гастон, - покачал головой Александр, - вы отвечаете не за свои поступки, а за чужие. Вы прикрыли собой не Эжени, которая глупа, как весенняя кошка, а Элеонору и ее сына. Эжени вас подпоила и затащила на это треклятое сборище, а вы и понятия не имели, что это такое.

– Нет. Это был мой выбор. Филипп хотел видеть на троне своего сына, и я должен был исполнить его желание любой ценой. Даже убийством, хотя лично к вам я всегда относился хорошо. Мне не хотелось причинять вам вред, но другого выхода не было.

– Не надо, - голос Сандера звучал устало и безнадежно, - вам не восемнадцать, вы были канцлером и разбираетесь и в законах, и в интригах. Мое убийство ничего не меняло. Королем бы стал не Филипп, а мой сын Эдмон, а Жаклин - регентшей. Вы не вчера родились и понимаете и это, и то, что жители доброго города Мунта растерзали бы не только убийц, но и их родичей, и никто бы их не остановил. Да и не стал бы останавливать. Так уж вышло, что меня любят, а Вилльо ненавидят. И вы не исключение, вот что самое печальное, - Сандер встал, подошел к окну и задернул занавеску. Стемнело, да и дождь опять зарядил.
– Хотите, я вам скажу, почему вы сделали то, что сделали?

Вы были пьяны, но, к сожалению, не настолько, чтоб упасть и уснуть. Когда вбежали стражники, все струсили и принялись топить друг друга, ведь, кроме вас, там не было ни одного смелого человека. Трус на трусе... И вы поняли, что следующем именем станет Элеонора, которая всю кашу и заварила. Вы защитили жену своего друга, потому что Элла, что бы ни говорили церковники, была настоящей женой Филиппа, ради нее он пошел на все. Даже на братоубийство.

– Ты знаешь?
– хрипло спросил Гастон, неожиданно переходя на "ты". В комнате больше не было будущего короля и осужденного на казнь, а были два человека, любивших Филиппа Тагэре таким, каким он был, и простивших ему все, что можно и нельзя.

– Я понял, что Ларрэн убит по приказу брата, хоть и не знал почему, пока не услышал рассказ отца Поля.

– Это сделал я, Сандер, - спокойно сказал граф Койла, - вот этими руками и в этом самом замке. Жоффруа был пьян, все получилось очень легко, он почти ничего не почувствовал и уж точно ничего не понял.

– Ты его утопил?

– Задушил подушкой, а потом, уже мертвого, сунул головой в бочонок. Так что я заслужил свой приговор и не стану просить о помиловании, тем более все оказалось зря.

– Ты знал и о женитьбе?

– Да, я знал все. С самого начала. Я был на свадьбе Филиппа и Клотильды, и я ей рассказал про Эллу. Филипп не смог. Он ужасно не любил неприятных разговоров. Когда я приехал к Кло, - Гастон махнул рукой, - уж лучше б мне велели ее убить. Поверишь ли, задушить Жоффруа было легче. Он не должен был быть наследником.

– А откуда Жоффруа узнал про Клотильду?

– Нашел ее старое письмо, когда в последний раз был в Эстре. Потом мы его сожгли. Мы не думали, что правда выплывет, Кло и Маргарита не подавали никаких признаков жизни, а о клирике мы просто забыли. Кто бы мог подумать... Теперь я понимаю, что Филипп должен был тебе все рассказать, но он тебя боялся.