– Где мы?
– широко раскрыл глаза Солнечный принц. И впрямь, где?

Трое эльфов и огненная тварь теснились в небольшом круглом помещении, соединенном низкой аркой с другим, похожим и не похожим на покинутую ими обитель обсидиановых бестий. Под самой аркой валялась куча щебенки, в которую превратилась каменная крыса, и воздух над ней дрожал, как в лесу над костром. Передний зал был большим, но его размеры хотя бы не сводили с ума. Слева от входа громоздилось нечто вроде разрушенного алтаря, засыпанного камнями и камешками, на полу виднелись отвратительные пятна, справа не было ничего, окон и дверей тоже не наблюдалось.

Нэо задумчиво шевельнул ногой каменную крошку, мгновение назад бывшую отвратительным хвостом, поднял глаза и вздрогнул при виде черного отпечатка на гладкой сероватой стене.

– Вот мы и дома, эмикиэ! Добро пожаловать. Нас даже встретили, не цветами, конечно, но жаловаться грех.

– Дома, - выдохнул Норгэрель, - с чего ты это взял? Неприятное место, в Тарре ничего подобного нет и быть не может.

– Здесь и правда поработали чужие силы, - кивнул Рамиэрль, - но это Тарра. Мы в Черном Суре, под тем самом храмом, о котором писал Майхуб. Мы прошли по следу бывшего узника, а вернее всего, по следу его тюремщиков. Ангес был прав.

– Солнце Всемилостивое!
– Аддари, подошедший посмотреть на то, что осталось от их странного проводника, с ужасом и отвращением воззрился на выжженную мужскую ладонь.
– Это хуже, чем смерть!

– Иногда, чтобы победить то, что хуже, чем жизнь, нужно быть более чем мертвым, - пробормотал Нэо, благословляя выходку Рене Арроя - не бойся, это привет от друга.

– Это зло, запредельное зло! Я слышал об этом. Вернувшиеся несут в себе смерть, и они сами - смерть. Миры, оскверненные подобными созданиями, обречены. Даже боги оттуда уходят, не смея спорить с вестниками Конца.

– Не суди дельфина, повидав кэргору, - пробормотал Норгэрель эландскую поговорку.

– Именно, - подтвердил Роман, - твои слова - это слова Арцея или кого-то ему подобного. Им, похоже, не впервой удирать, бросая то, что должно защищать, на произвол судьбы. Может, отпущенные из-за Грани и предвещают закаты миров, но Рене вырвался и вернулся по собственной воле.

– И не погубит, а спасет, - вмешался Норгэрель, блестя глазами, - если придут те, о ком ты говоришь, они будут иметь дело со Скитальцем. То, что ты чуешь, не зло, а Сила, и она послушна лучшему сердцу Тарры. Когда ты узнаешь Рене, ты поймешь. Ты не в Луциане, Аддари, где Зло - это Тьма, а Тьма все, что не Свет...

– Я давно так не думаю, - перебил Солнечный, - С тех пор как мы встретились, я повидал немало Зла, но истинную Тьму не встречал. Просто мне страшно... Я даже не знаю, как назвать эту... Эту дыру в ткани Жизни.

– Ну и не знай, - прекратил разговор Роман, - придумывать имена тому, чему нет названия, будем позже. Если Тарра не превратится в... Звездный Лебедь! Тому, что мы видели по ту сторону Прохода, названия тоже нет.

Похоже, они дружно спятили: накативший на всех троих смех явно был подобен безумию. Ничего не понявшая лльяма не преминула усугубить суматоху, завертевшись волчком, плюющимся багровыми искрами. Нэо трясся от хохота, прислонившись к холодной, скользкой стене и стараясь не изжариться живьем по милости разгулявшейся огневушки.

Эльф иногда позволял себе помечтать о том, как они с Норгэрелем возвращаются домой. Это обязательно происходило лунной весенней ночью с высокими звездами, запахом черемухи и птичьим щебетом. Вдалеке шумела река, а у Врат, положив руку на холку Гиба, стоял Рене.

Да уж, Нэо, воображение барда - вещь страшная. Вместо Гиба - каменная крыса, вместо неба - серый подвал, угадал он только с Рене. Скиталец и Клэр, как и собирались, прошли по следам старой легенды и добрались до заброшенного храма в сурианских джунглях, весь вопрос когда...

2896 год от В.И.

6-й день месяца Дракона

ИФРАНА. АВИРА

То, что регентша родилась летом, было глупостью и несуразицей. Жоселин больше подходила или поздняя слякотная осень, или затяжная, холодная весна, полная грязи и появившихся из-под снега нечистот, хотя всего лучше было б, если б ифранка вовсе не являлась в этот мир. Равно как ее батюшка и другие достойные представители семейства Пата. Тем не менее они существовали, и Базиль Гризье был вынужден на них любоваться и даже поздравлять.

Лето в Ифране было жарким и душным, а посему празднества устраивали по вечерам. Базиль не сомневался: будь на то воля Жоселин, она бы никогда не стала тратить деньги на свечи, закуски и вина, но обязанности регента требовали собирать знать и иноземных послов на торжественные приемы, и ифранка это делала. Разумеется, посол Арции, он же брат Ее Величества Элеоноры, принимал в этом участие, то есть одевался в черное и сиреневое, вешал на шею графскую цепь и толкался с бокалом вина среди скучающих нобилей, говоря обо всем и ни о чем. Здесь не танцевали, не пели и почти не пили, хотя музыканты играли, а Большой зал королевского дворца вмещал до пятисот танцующих пар. При отце и деде Жозефа в Авире проигрывали войны и веселились, затем здесь научились побеждать и разучились радоваться.