И, словно почувствовав его нетерпение, капитан остановился:

— Вы, кажется, здесь залегли? — спросил он и указал на едва заметную впадину, каких немало было на стрельбище. Но Гриша сразу признал «свою». И не удивительно — эта была словно специально для него, для растяпы, по мерке приготовлена.

— Так точно, товарищ капитан, именно в эту впадину я и плюхнулся.

— Считаете, что неудачно «приземлились»? — улыбнулся капитан.

— Да, неудачно.

— Зато вы мгновенно нашли удачный выход из неудачного положения. По-моему, вполне удачный. Вот сейчас мы это проверим.

Сказав это, капитан тут же залег во впадину, затем встал на одно колено.

— Ну да, — сказал капитан. — Отсюда удобнее всего было стрелять с колена. Я бы стрелял только так, не иначе.

Это было неожиданно, даже сверхнеожиданно — Яранцев убедил себя, что капитан обязательно поругает его за непростительное растяпство и легкомысленную неосмотрительность, а получилось наоборот — капитан похвалил. И еще как! Скажи капитан как-то по-иному, другими словами, не было бы той цены его похвале. Но раз капитан сказал: «Я бы стрелял только так», это уже похвала самой высокой пробы, самой высокой цены, потому что капитан сам превосходный стрелок. Он признанный мастер. Мастер и трудолюб.

Гриша с детства привык уважать мастеров и трудолюбов. Трудолюбом и мастером был его покойный отец, чудо-мастерицей называют на комбинате его мать, мастерами и мастерицами были почти все взрослые люди, которые жили в их многоэтажном доме. И мичман Никулин там, на войне, тоже, конечно, был мастером своего дела, большим мастером, и, как всякий настоящий мастер, мичман охотно учил других всему, что сам знал и умел. Гриша Яранцев тоже был в числе его учеников, правда не из лучших... Ну что ж, чему он недоучился тогда (отчасти по нерадивости, а больше по малолетству), он научится теперь. Ведь не зря говорят, что у первого своего учителя человек учится всю жизнь. Разве не помог сегодня Грише его давний, его первый учитель Никулин глубже, чем прежде, намного глубже, чем прежде, понять истинное назначение оружия, почувствовать всю его силу. И что еще важнее — свою ответственность и за силу эту, и за свою над этой силой власть. Никогда не забудет Гриша Яранцев мичмана Никулина. Никогда. Вот и сегодня он дважды вспомнил о нем. «Жаль, что мичман так рано умер. Но и сейчас мне есть у кого поучиться, — подумал Гриша и как-то по-новому — прежде у него не было такого интереса — посмотрел на идущего рядом с ним капитана. — Нет, конечно, это совсем не удивительно, что капитан пошел вместе со мной в атаку! О результатах стрельбы ему, конечно, и так бы доложили. Но капитан хочет знать обо мне самое важное... Он хочет сам, не через других, а сам, почувствовать душевный настрой рядового Яранцева, он хочет сам знать, какого солдата ему придется вести в бой, если грянет война». И, судя по тому, что сказал Грише замполит, он не только проверил готовность рядового Яранцева к бою, но и поверил в солдата Яранцева, а Гриша, несмотря на свою зеленую молодость, понимает, как это дорого, когда в тебя верят.

Вот, оказывается, как неожиданно приходят хорошие, радостные дни — а это был, пожалуй, первый такой день в армейской жизни Григория Яранцева, и, как это бывает обычно в праздники, все уже казалось Грише не таким — и зной уже казался ему не таким изнурительным, и усталость, а он еще не успел отдышаться, как будто прошла, и он готов был снова выйти на огневой рубеж. Пусть только прикажут. Но на огневом рубеже уже лежал, изготовившись к бою, другой солдат — Гришин товарищ и однополчанин Владимир Попов.

Подготовиться к увольнению в городской отпуск не так просто. А особенно, когда хозяйственной сноровки еще маловато и молодой солдат еще только-только начинает ее приобретать. Порядком намучишься, изнервничаешься, пока сделаешь все, что положено, — то пуговицы не хотят сверкать, то сапоги не желают блестеть, а то вдруг иголка выскользнет из неумелых пальцев, и ползай тогда по полу, ищи ее, проклятую.

У Гриши Яранцева намечен сегодня довольно-таки обширный план. И кроме того, сегодня Гриша чувствует себя богачом: в кармане лежат чистенькие, хрустящие, еще только начинающие свое хождение рубли. Жаль только, что их не так уж много — на солдатское жалованье не шибко разгуляешься. Но на сегодня, если не очень расшвыриваться, хватит. Сегодня Гриша впервые может пригласить Ануку и в кафе (пожалуйста, подайте мороженое две порции по двести граммов, четыре эклера и откройте бутылочку лимонада, только похолоднее, пожалуйста), и в кино, и уж, конечно, в парк культуры на танцы.

Гриша представил себе, как он войдет со своей рыжей девушкой в парк, как вылупят глаза парни (Гриша знал, что сегодня на танцах в парке будет много его сослуживцев). И кто-нибудь из них не удержится и воскликнет: «Ишь ты, какую царевну подцепил!» А девушки — те зашепчутся... Странно, но факт — когда ты один, девушки могут и не заметить, как ты хорош и ладен. Но стоит тебе появиться рядом с какой-нибудь красоткой, как все девчонки откроют в тебе прямо-таки невиданные прежде достоинства.

Он еще ни разу не танцевал с Анукой, даже не видел ее танцующей. Но ему вовсе не было трудно представить, как они — Гриша и Анука — будут выглядеть на танцевальной площадке. Красивая это будет пара!

Ну а после танцев Гриша, конечно, пойдет провожать Аннушку. Впервые пойдет провожать, и, если ничего не помешает (главной помехой может быть время), он впервые поцелует рыжую. Нельзя сказать, чтобы ему так уж до зарезу хотелось с ней целоваться. Но, во-первых, это может оказаться приятным... Хотя бывает и наоборот. Перед отъездом из дому он целовался в подъезде с Тасей, лаборанткой из маминого цеха, и, наевшись какой-то бесцветной губной помады, потом почти два дня морщился, удивляясь, как это девушки сами терпят подобную приторно-сладкую гадость. Только Анука губы не красит. И они у нее не такие мертвенно-бледные, как у Таси (Тася в общем тоже не плохая девушка, и хорошенькая, и веселая), а умеренно красные и, должно быть, чуть-чуть шершавые, словно обветренные, хотя ее киоск стоит совсем не на ветру. Ничего не скажешь, у нее красивый рот и очень приманчивые губы, у этой рыжей Ануки. И Гриша обязательно поцелует ее, когда пойдет провожать.