— А что насчет Линетт? Мило с вашей стороны принести ей еду.

— Ну, тяжело передвигаться по поездам в коляске. И у нее рассеянный склероз, но она все равно никогда не опускает рук. Мы отлично проводим время.

— Похоже, вы хорошо знаете своих пассажиров.

— Они для меня очень многое значат. Вообще-то…

— Ах ты, воришка!

Они повернули головы и увидели Гордона Мерриузера.

— Прошу прощения? — сказала Реджина.

Мерриузер, громко топая, направился к ним:

— Меня обокрали. И, держу пари, это сделала ты. Собственно, ты единственная, кто мог это сделать. Я лишу тебя работы, и ты проведешь Рождество в тюрьме, — прорычал он.

— Постойте, — ответила Реджина. — Мне не по душе ваш тон и ваши обвинения. Если у вас что-то пропало, я заполню заявление, и мы уведомим соответствующие органы.

— Не читай мне нотации, — огрызнулся Мерриузер. — Я хочу вернуть мои вещи. И прямо сейчас.

— Поскольку мне неизвестно, что это за вещи и кто их взял, это будет затруднительно, сэр.

Том встал между ними:

— Послушай, Горд, я не знаменитый адвокат, в отличие от тебя, но даже я в курсе, что люди невиновны, пока не доказано обратное. Если нет прямых улик, кто именно украл твои вещи, то ты клевещешь на эту женщину прямо при свидетеле, а это может обойтись дорого, как ты наверняка знаешь.

Мерриузер впился в него взглядом:

— Да что ты знаешь о клевете?

— Меня зовут Том Лэнгдон. Я журналист, занимающийся расследованиями; получил Пулитцеровскую премию, между прочим. Как-то я написал историю про американского юриста в России, который занимался очень плохими делами. Теперь он строчит апелляции из тюрьмы. И, как я обнаружил, если и есть более могучая сила, чем юридические документы в суде, то это опубликованная в газете история, в которую вцепится весь свет.

Мерриузер отступил на шаг и резко обратился к Реджине:

— Мой «Палм Пайлот», две сотни наличных и часы «ТАГ Хойер». Или они вернутся ко мне до того, как я сойду в Чикаго, или полетят головы.

Он удалился.

Том и Реджина с шумом выдохнули.

— Ну и уникум, — сказал Лэнгдон. — Быть может, он услышал, что здесь едет Макс Пауэрс и теперь пробуется на роль Скруджа [149] .

— Мать учила меня любить всех, но она никогда не встречала Гордона Мерриузера.

— Как я понимаю, вы на него уже напоролись ранее?

— Как и все работающие в этом поезде. — Она сделала паузу. — Спасибо, Том. Огромное спасибо.

— Да ничего, вы бы и сами справились.

— Вы правда выиграли Пулитцеровскую премию?

— Нет, на самом деле я выиграл две премии.

— Ничего себе. Впечатляет.

— На самом деле нет. Все, что нужно сделать, — это провести жизнь, мотаясь из одной ужасной дыры в другую и делая записи обо всех встреченных кошмарных вещах. Цивилизованный мир прочтет и забудет, но погладит тебя по головке за старания и наградит премией в благодарность за то, что ты ничего не изменил.

Он ушел к себе в купе, чтобы выспаться.

Элеонора направилась прямо к себе в купе, задвинула и заперла дверь и задернула занавеску. Затем медленно опустилась на кровать, застеленную Реджиной во время ужина. Она выключила свет, оставшись сидеть в темноте и смотреть в окно. Снегопад снаружи повалил еще сильнее. Поезду снег не слишком мешал, «Кэп» шел полным ходом. Они проносились мимо скоплений скромных домиков, далее — мимо густых лесов и пробивающихся местами сквозь землю ручьев. Дым из домовых труб клубился и как будто оставлял на снежных завихрениях таинственные послания, которые Элеонора была не в силах расшифровать. Ее пальцы скользили по холодному стеклу, оставляя свои следы-символы на гладкой поверхности. Женщина начала тихо плакать, уткнувшись головой в оставленную Реджиной в углу подушку. Ее скрутило отчаяние.

Пока она смотрела в окно, перед ее взором предстал совсем иной ландшафт. Как и Том ранее, она мысленно перенеслась в Тель-Авив. Там она испытала такое счастье и в то же время несчастье, что такое раздвоение почти свело ее с ума. А быть может, действительно свело тем рождественским утром, когда ее совместное с любимым мужчиной будущее растаяло. Она по-прежнему живо помнила, как оглядывалась на него, стоя на лесенке, как он попросту отвернулся и ушел. От этого воспоминания полились слезы, а жесткий контроль, под которым она держала свою жизнь, обратился в ничто. Она думала, что Том не сможет никогда снова оказать на нее такой эффект, и тем не менее у него получилось: всего лишь посмотрев на нее и перемолвившись несколькими словами. Она оказалась беспомощна.

От стука в дверь Элеонора напряглась. Она не готова встретиться с ним — ни прямо сейчас, ни, возможно, никогда.

— Элеонора? Ты не спишь, верно?

Затаившая было дыхание женщина с облегчением выдохнула. Это Макс, не Том.

— Одну минутку.

Она включила свет, вытерла лицо мокрым полотенцем и потянулась за расческой, однако той на месте не обнаружилось. Элеонора пригладила волосы пальцами и открыла дверь.

Макс быстро вошел в купе и закрыл за собой дверь:

— Все в порядке? Выглядишь не очень.