— Но почему вы сомневались, что получите работу? — спросила Пайн.

— Я знала, что на эту должность претендовало много женщин, обладавших более высокой квалификацией, чем я. И, да, тогда офисную работу делали исключительно женщины. Мужчины вели расследования, а женщины заполняли бумаги и готовили кофе. — Она немного помолчала. — Другая проблема состояла в том, что Скотт занимался всякой дрянью. Практически на грани нарушения закона. Я не сомневалась, что Бюро тщательно меня проверит. Сама я никогда не совершала противоправных действий, но если б они заглянули в прошлое Скотта, то могли бы решить, что я его соучастница, или пошли бы по пути наименьшего сопротивления и выбрали одну из сотен других женщин, у которых не было таких проблем.

— Но вы получили работу. Должно быть, они поговорили с вашим мужем, — сказала Пайн.

— Так и было. И Скотт совершил благородный поступок. Он сказал им, что я не имею ни малейшего отношения к его делам. И дал мне самые лучшие характеристики. Как и все остальные, к кому они обращались. Ну, вы знаете, обычные дела: трудолюбивая, честная, патриотически настроенная…

— Значит, ваш бывший в конце концов повел себя благородно.

— Не совсем.

Пайн отложила инструменты и посмотрела на Блюм.

— Как так?

— Через неделю после того, как я получила работу, Скотт подал на развод. Оказалось, что он встречался с богатой шлюхой на тридцать лет его старше. Он вдохновенно лгал ей, и, как многие другие женщины — к величайшему сожалению, — она полностью попалась в его сети. Он был красивым, тут следует отдать ему должное. И обаятельным. И ужасным козлом, когда начинал прикладываться к бутылке. Так или иначе, но он ушел к ней, переселился в большой дом и стал водить ее «Ягуар». Но из-за того, что все деньги принадлежали ей, я не получала алиментов. От него приходили смехотворные суммы, и всегда с опозданием. Во время развода Скотт сказал, что дал мне хорошие рекомендации и взял на себя ответственность за свои действия, чтобы я получила работу и смогла содержать детей самостоятельно, потому что он уже собирался уйти.

— Как вам удалось удержаться от искушения застрелить его? Я серьезно.

— Временами я была к этому близка, — призналась Блюм. — Но не могла оставить детей без присмотра.

— Тем не менее вы говорите, что сейчас далеки от детей. А ведь вы всем пожертвовали ради них.

— Мне очень нравилось в Бюро, однако платили там совсем мало; впрочем, льготы и пособия были хорошими. В результате, чтобы сводить концы с концами, я пошла на вторую работу. А иногда мне приходилось работать еще в двух местах. Из чего следовало, что я почти не занималась детьми и пропускала важные события в их жизни. Выступления, каникулы, спортивные соревнования и однажды выпускной вечер. Они обижались. Я совершенно точно это знала, ведь они не раз говорили мне об этом открытым текстом. Возможно, винили меня за то, что их оставил отец… впрочем, он никогда не обращал на детей особого внимания.

— Должно быть, вам было тяжело.

Блюм допила чай.

— Да, нелегко. Но они были моими детьми, и я их любила. Несмотря ни на что.

— А что стало со Скоттом?

— Он потратил все шлюхины деньги и нашел другую. А потом стал толстым и лысым, и его прежний бизнес накрылся. Затем появились проблемы со здоровьем. Насколько я знаю, сейчас он находится в каком-то государственном доме для престарелых на Восточном побережье. Он звонил мне оттуда несколько раз.

— И что сказал?

— Что ему одиноко и хотелось бы с кем-нибудь поговорить.

— Как смело с его стороны…

— О, я с ним поговорила. Это уже не имело никакого значения. Он оставался отцом моих детей. К тому же Скотт расплатился за свою паршивую жизнь. Должно быть, он внес меня в свой контактный лист, потому что около полугода назад мне позвонили из заведения, в котором он находится. Сказали, что у него началось раннее слабоумие. Он перестал помнить то, что было вчера.

— Может быть, это не так уж и плохо, — заметила Пайн, глядя в сторону.

— Ну, почему же? У него были и хорошие воспоминания.

— Я имела в виду плохие.

Блюм внимательно посмотрела на нее.

— Я сумела поведать вам историю всей своей жизни за десять минут. А вы?

— Вы же сказали, что читали мое досье. И как оно вам? — спросила Этли.

— Всегда лучше услышать из первых уст.

Пайн пожала плечами и ничего не ответила.

— В тот раз, когда вы зашли в офис после пробежки, на вас была жилетка. Татуировки на дельтовидных мышцах. Близнецы и Меркурий. Это связано с двойняшками. И вы опустили глаза, когда я сказала, что родила близнецов. — Блюм посмотрела на Пайн. — А еще слова «Без Пощады» на ваших предплечьях.

— У многих людей есть татуировки.

— У многих людей обычные татуировки. «Люблю тебя, мама», акула или роза. Но не у вас. Ваши татуировки имеют смысл. Важный для вас.

— Вы психолог? — тихо спросила Этли, смазывая пружину спускового крючка.

— Нет, но, в отличие от большинства людей, я хороший наблюдатель. И слушатель.

— Я в порядке. Благодарю. — Пайн принялась собирать пистолеты.

— Дэниел Джеймс Тор?

Руки Этли слегка дрогнули, и металлические детали звякнули, стукнувшись друг о друга.