Его удар был направлен против прямых соперников — социалистов, показавших себя реальной угрозой существующему порядку и государству. Вместо продолжения политики реформ Джолитти правящие круги Италии, напуганные социалистическими идеями, уставшие от бессилия, все более склонялись к мысли допустить фашистов к пробе властью, реализовать их в качестве противоядия от революционных потрясений. Джолитти с удивительной наивностью какое–то время вообще полагал, что социалисты и фашисты смогут уравновесить влияние друг друга на политическом поле и показать ценность умеренного либерализма как гаранта спокойствия.

Ни одна из политических сил в Италии не ощутила необходимости противостоять наступлению фашизма, большинство было дезориентировано его «народным характером» и патриотическими идеями. Либералы создавали с фашистами избирательные блоки против социалистов и католиков, социалисты, воспринимавшие террористические выходки своих противников чуть ли не как массовый психоз, избрали совершенно проигрышную в этой ситуации тактику не отвечать насилием на насилие, а в августе 1921 г. успели даже заключить с фашистами «пакт умиротворения», фиксировавший взаимный отказ от враждебности. Коммунисты видели в фашистах одно из многочисленных проявлений грядущего краха либерального государства, который они сами приветствовали всеми средствами, поэтому приход к власти фашистов должен был означать лишь ускорение этого процесса…

«Чего мы добиваемся? — писал Муссолини в марте 1921 г. — Говорим об этом без ложной скромности: управления нацией». Именно этой цели недоставало всем его противникам, управляемой нации не было в Италии за все время существования единого государства. В мае Муссолини был избран депутатом парламента. Весной 1922 г. фашисты открыто вступили в борьбу за власть на местах и в стране в целом, причем дуче не отвергал ни парламентского пути, ни варианта государственного переворота. В сентябре он объявил о намерении предпринять «поход на Рим», но что подразумевалось под этим, уточнять не стал. В конечном счете было решено, что захватившие ключевые позиции в провинциях фашисты должны будут войти в столицу тремя колоннами с разных сторон и предъявить ультиматум о смене власти. Сам дуче превентивно потребовал предоставить фашистам важнейшие посты в правительстве. 29 октября король Виктор–Эммануил дрогнул и пригласил его в Рим для переговоров, Муссолини ответил, что приедет только в статусе премьер–министра, — и 30 октября 1922 г. триумфатором появился в столице. «Революция в спальном вагоне» была выиграна легитимно и практически бескровно, и, несмотря на коалиционный состав правительства, теперь ничто не должно было помешать достижению «великого будущего» для Италии.

На пример итальянского фашизма ориентировался не только германский национал–социализм, но и военно–авторитарные режимы, установившиеся в странах Пиренейского полуострова. Примо де Ривера, пришедший к власти в Испании в 1923 г., проводил политику бонапартизма, лавируя между антиклерикальными требованиями трудящихся масс и традиционным авторитетом церкви, а также между королем и армией. Однако репрессии только умножали ряды противников Риверы в разных слоях общества. Наиболее ярким примером его провальной внутренней политики стала борьба с автономистским движением в Каталонии. Несмотря на растущее проникновение в Испанию иностранного капитала, она оставалась аграрной страной, подавляющее большинство крестьян страдало от безземелья, на кабальных условиях арендуя сельскохозяйственные угодья у крупных латифундистов. Так и не добившись заметной стабилизации ситуации в Испании, в начале 1930 г. Примо де Ривера объявил о своей отставке. Вскоре в стране началась буржуазно–демократическая революция, в 1936 г. переросшая в гражданскую войну.

Португалия накануне Первой мировой войны являлась одной из немногих республик на континенте, это было главным завоеванием демократической революции 1910 г. Однако новая форма правления не принесла стабильности — за пятнадцать последующих лет в Португалии сменилось более сорока правительств, которые так и не смогли приблизить страну к уровню промышленного развития передовых государств Европы. Настроения недовольства зрели в офицерском корпусе, в 1926 г. реакционно настроенные офицеры совершили военный переворот. Один из министров правительства, назначенного путчистами, Антониу де Оливейра Салазар, до того момента профессор экономики, занялся воплощением на практике своих теоретических познаний. Сторонник государственного дирижизма и социальной доктрины католицизма, он добился внутриполитической стабилизации и сократил до минимума бюджетный дефицит. Став впоследствии премьер–министром, Салазар осуществил ряд крупных инфраструктурных проектов, обеспечил себе долговременную поддержку армии и церкви и оставался у власти вплоть до 1968 г. В эти годы в Португалии подавлялась оппозиционная деятельность, а вся полнота власти находилась у правительственной партии «Национальный союз».

По итогам Первой мировой войны восточноевропейский политический ландшафт отличало значительно большее разнообразие, чем до 1914 г.: на территориях четырех бывших империй — Австро–Венгерской, Османской, Российской и Германской — отныне помещалось 12 средних и малых государств — Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Болгария, Югославия (до 1929 г. — Королевство сербов, хорватов и словенцев), Греция и Албания. Все эти весьма различные державы были молодыми и неокрепшими, включая те из них (Греция, Румыния, Болгария и провозгласившая независимость в конце 1912 г. Албания), что имели свою государственность до начала мировой войны. Их объединяло прежде всего то, что право на существование на карте Европы они получили от победивших великих держав в рамках Версальско–Вашингтонской системы международных отношений.

Само по себе обретение независимости уже было большой геополитической удачей по сравнению с тщетными усилиями в том же регионе так называемых формирующихся государств (Украинская держава гетмана Скоропадского, Белорусская народная республика, Украинская народная республика, Западно–Украинская народная республика, Венгерская и Словацкая советские республики), просуществовавших совсем недолго и не признанных победителями в войне, или на фоне отсутствия после 1918 г. малейшей реальной возможности для создания собственного государства у ряда сложившихся наций (хорваты, словенцы).

Самим же политикам Восточной Европы казалось, что их послевоенная державность является естественным продолжением древних и средневековых государственных традиций, хотя в реальности они к началу 1920-х годов пытались проводить куда более современную политику, сочетавшую ценности XIX столетия как «века национализма» и обещания социальных реформ в интересах «всего народа». Ставка на национализм оказалась ошибочной — в первую очередь потому, что большинство государств региона оказалось многонациональными, а рецепта эффективной политики в отношении этнических меньшинств так и не было выписано, несмотря на многочисленные документы Лиги Наций по этому вопросу. Обещания в социальной сфере в условиях колоссальных послевоенных трудностей в экономике почти повсеместно, за исключением Чехословацкой республики (ЧСР), были далеки от действительности. Избранная практически повсюду в Восточной Европе в качестве стартовой площадки для послевоенной государственности модель парламентской демократии также не оправдала возлагавшихся на нее надежд, опять–таки за исключением ЧСР.