— Я… — скрывать ведь бессмысленно, мне придется объявить рано или поздно. — Не успела сообщить вам прежде, но я беременна. И могу вас заверить, что это никак не повлияет на мою работу, все будет…

— Ты уволена! Пиши заявление по-собственному. Мне брюхатые здесь не нужны.

— Ты уволена! Пиши заявление по-собственному. Мне брюхатые здесь не нужны.

Слова управляющего тут же повторяются эхом в голове. И как бы больно по чувствам не било его название беременных женщин, сложнее всего было принять сам факт увольнения. Ведь для меня это будет синонимом краха. Если останусь без работы, то у меня не будет средств к существованию и дорога мне к бездомным. Тогда и думать о малыше не стоит, что я в таком случае ему смогу дать, кроме своей любви, внимания и заботы. Будет ли хоть что-то из материальных благ? Сомневаюсь.

Мой мозг вовремя выключил сентиментальность, и загудев как потрепанный временем доисторический компьютер, выдал полезную информацию. Я не могу быть уволена, но не только потому, что мне нужна работа, но и по причине того, что закон на моей стороне.

— Но по трудовому кодексу… — «работодатель не может по своей инициативе уволить беременную женщину» хотела сказать я, но меня перебили еще на первых словах.

— И не надо меня пугать законами. Мне вот этот геморрой не нужен: сначала замену тебе ищи, декретные выплачивай, потом заново на работу ее бери. А еще начнутся мольбы о постоянных выходных, то мне плохо, то нужно в больницу, — его голос, пародирующей женский, мне совершенно не импонировал. — Нет уж, напишешь по-собственному, и еще спасибо скажешь.

— Это за что, простите, я должна благодарить? — сама не осознала как эта наглость вылетела изо рта, но сожалеть было уже поздно.

— А то, что работать не придется. Сядешь муженьку на шею, ножки свесить и заживешь припеваючи, — его упоминания моего мужа было совершенно недопустимым.

— Вы в любом случае не имеете права меня увольнять, а я не собираюсь писать по-собственному, — наглость так и текла рекою, и мне даже на какое-то время показалось, что подобное сыграет мне на руку, — Эта работа мне нужна, и я не давала вам возможности усомниться в качестве своей работе, несмотря на свое положение.

— Слушай сюда… — он сделал предупреждающий шаг в мою сторону, заставив меня в мерах предосторожности отступить назад, сохраняя прежнюю дистанцию.

Он выглядел слишком грозным и кажется виной тому были мои неконтролируемые слова. Он не собирался подчиняться моим условиям. Но законодательство было на моей стороне и он ведь не мог ничего с этим поделать. Однако увидев его недовольный оскал, пугающий огонек в глазах и руку, что тянулась ко мне — уяснила одно. Ему плевать на все мои слова. Он был недоволен, зол, и хотел, чтобы я ответила за это.

Но в ту же секунду, не дав сделать еще одного шага или продолжить речь, дверь на склад резко распахивается, заставляя нас обоих устремить взгляд в ее сторону. В дверном проеме стоял мужчина среднего возраста, стильно одетый в классический пиджак с накрахмаленной рубашкой, не застегнутой на верхние пуговицы. Он был очень даже привлекательным, но в то же время выглядел деловито серьезно.

И его здесь однозначно быть не должно было, так он забрел на территории служебного помещения кофейни. Наверняка гость, заблудившийся в планировки заведения, такое бывало и ранее.

— Юрий Александрович? Как приятно и неожиданно вас здесь видеть.

По тому, как встрепенулся мой управляющей при виде мужчины, я однозначно уяснила, что это точно был не гость. Обращение по имени отчеству, да чего только стоило вытягивание по струнке и страх в голосе вперемешку с натянутой радостью от встречи. Но тогда кто? Юрий Александрович… Вообще, также зовут, если не ошибаюсь, владельца всех кофеен. Но мало ли сколько таких в мире. И что, каждого второго Юрия Александровича принимать за владельца кофейни, где я работаю? Я с ним лично не виделась, а потому и не знаю, кто стоит пред нами.

Но мужчина держится уверено, закрывая за собой дверь и проходя ближе к нам. Всего в паре метров остановившись, прислонив свое бедро к холодильнику и скрестив руки на груди, от чего ткань его вещей заметно натянулась.

— Ну так я слушаю, — у него был безумно приятный, бархатистый и чарующий тембр голоса, однако в нем слышался также и хрипловато металлический оттенок. — Ты ведь что-то хотел сказать. Наверняка что-то очень важное. Я весь во внимании.

Он не отрываясь смотрел на Евгения, а я почувствовала себя здесь лишней, участвуя в разборках двух мужчин. Холодок пробежал по коже от человеческого молчания, которое едва разбавляли стрекотание холодильников и звуки доносившиеся от во всю идущей работы.

Не замечая того, ногти впились в нежную кожу рук, оставляя после себя полукруглые лунки ногтей, чуть саднящие от почти незаметной боли. Я слышала удары собственного сердца, даже больше того, я чувствовала как оно бьется.

— Я… у нас была беседа… и я… — попытки управляющего вымолвить хоть пару слов, были больше похожи на блеяния молодого барашка.

— Позвольте представиться, — незнакомый мужчина перевел свой пронзительно гипнотизирующий взгляд на меня, оставив заикающегося управляющего в покое, — Грош Юрий Александрович, владелец небольшой сети данных кофеен.