И сердце сжал холод. Остужающие снадобья помогали забыться, превращали сердце в камень и не давали рвать на себе волосы и убиваться как о том, что сделано, так и о том, чего не случилось.

Единственный, кто мог ее порадовать, – Мрак. Василика ждала его с нетерпением. Знала, что не удержится он, примчится. Она не хотела его убить, ведь в скорой смерти не было тяжелых мучений. Василика жаждала иного – видеть измученное лицо, смотреть, как он корчится и кричит, пытаясь перевоплотиться в чудовище, но ничего не выходит, – слишком крепки заговоренные цепи.

Да, она ждала. Набирала в ведра снег, ставила у печки, рубила дрова, месила тесто, топила баню и избавлялась от грязи, выливая на себя теплую воду, натирала тело целебными травами и толкла в ступке полынь, мяту, можжевельник, ромашку… А еще – искала. Копалась в вещах Ягини, просила девок в Радогощи, чтобы те сослужили службу и купили лесной ведьме добрую связку кованых цепей. Девки обещали, но не объявлялись. Пришлось стараться самой.

Василика собиралась отправиться к кузнецу в чужом обличье, да только оно никак не лепилось. Она потратила немало сил, чтобы изменить черты своего лица, исказить тело. От каждой попытки кости неистово ломило. Бросить бы эту затею, но Василика не могла отступиться.

Кощей рассказывал: когда-то князь Гневолод приказал сковать его цепями, но не вышло – сбежал раньше, чем гридни ворвались к нему в спальню. Заговоренное железо могло стать темницей для любого, будь то статный ратник или всадник Ночи.

– Не кончится это добром, – качал головой Домовой. – Может, передумаешь, хозяюшка?

– Разве же я тебя учу растапливать печь? – нахмурилась Василика. – Ты, дедушка, дело свое знай, а в мое не лезь.

– Злой ты стала, – заметил Всполох. – Не хохочешь, не звенишь. Только скалишь зубы и мечешь ножи.

– Из Нави другими не возвращаются. – Она отвернулась и продолжила выкладывать на поддон сладкое тесто, вылепливая славные калачи с сушеной земляникой.

Пребывание в мертвом мире оставило след не только в душе. Василике постоянно хотелось есть. Голод сжирал ее, заставлял готовить сладкое и соленое, рыбу и мясо. Домовой, кормивший кур зерном и топивший печку, поражался. Сперва они со Всполохом вздыхали, мол, как похудела, побледнела, теперь же поражались тому, как быстро она умудрялась полнеть.

Однажды в избу заглянул Светоч. Василика встретила его как подобает.

– Во дела, – удивился он. – Сколько раз заезжал, было пусто, и вдруг – ты. А говорили, что сгинула.

– Как видишь, не сгинула, – хмыкнула Василика. – Присаживайся, гость дорогой, отдохни да закуси.

Багряный молодец посмотрел на нее искоса, но приглашение принял. Видимо, Светоч и Месяц думали, что Василика померла вместе с Ягиней, оттого не приезжали в гости, предпочитая останавливаться у других ведьм. Наверное, поэтому и Мрак не появлялся.

– Ну и ну. – Светоч смотрел, как Василика уплетает снедь с ним на пару. – Вот молодица так молодица!

– Зато тебе сразу видно, что не отравлено, – сказала она и схватила куриную ногу. Как же ей нравилось пряное мясо!

Калина за такое отругала бы. Молодицам полагалось есть как бы нехотя, по чуть-чуть и медленно, чтобы обед и беседа тянулись долго. Василика же набивала живот, как ратник, вернувшийся из изнурительного похода.

– Вот уж действительно, – хохотнул Светоч. – Ничего, девка, ешь, наслаждайся. Оно и правильно, пока организм молодой.

– Как будто старики плохо едят, – фыркнула Василика.

– Кто как. – Светоч зевнул так, что чашки на столе затряслись. – Некоторые продолжают набивать животы и ходят с во-от такенным пузом! – Светоч обрисовал круг руками.

– Не показывай на себе. – Она отложила обглоданную кость. – А то сам обрастешь.

Всадник Зари заливисто засмеялся, хлопнул Василику по плечу и запил сочную курицу круженцией сбитня. Медовое варево потекло по рыжей бороде. Светоч беззлобно ругнулся и пошел умываться.

Кажется, порядок возвращался. Ягини и Кощея больше не было, но небо оттого не рухнуло на землю, мир не разорвался на лоскутья, более того – за окном беспощадно наступала весна. Первоцветы пробивались сквозь сугробы.

Светоч погладил по гриве бурого коня и вскочил в золотистое седло. Красное солнце пробивалось меж заснеженных крон, и все белое отсвечивало кровью. Всадник махнул Василике рукой и ускакал прочь, пообещав непременно заглянуть снова и принести заморский гостинец, мол, молодой девке – все к лицу, так что надо рядиться и украшаться, пока не разменяла лучшие годы.