Еще два три толчка, и я готов дважды, трижды улететь на луну.

Лозы стигмы сияют вокруг нас алым, опутывают наши тела, пульсируют золотыми точками на кончиках тонких нитей, опускаются вниз, к средоточию жара, и добавляют нашему наслаждению остроты.

Дара сводит ноги, сжимая меня собой очень сильно, выдавливая остатки самообладания, и я разлетаюсь на сотни осколков страсти, что пронзает позвоночник, перекрывает воздух и заливает глаза чернотой. На миг теряю ориентиры, наваливаюсь на девушку, замираю в сгорбленной позе. Ее пульсация сжимает меня, поднимает новые волны наслаждения, потому я не могу остановить пламя, что льется по венам, взбивает мысли, разрушает сомнения. Дарайна вскрикивает и впивается пальчиками в мои плечи, прокалывая кожу выступившими коготками, и я срываюсь с обрыва. Лечу с криком, выгибаясь и сдавливая ладонями упругие ягодицы. Вжимаюсь в нее до основания, чувствуя, как активно сокращаются ее мышцы. Дурею, разрываюсь, ломаюсь на части. Я без нее не готов жить. Если не полюбит, умереть легче.

— Я-а-а, — рычит девушка, распахивая глаза, наполненные драконьим огнем, — хочу полетать.

— Только не в лес, милая, — отвечаю сипло и, поворачивая нас в воде, прижимаюсь к бортику спиной. Обнимаю ее слишком сильно, потому что боюсь снова потерять, а она ерзает в моих руках и тихо смеется. — Я не переживу еще два месяца без тебя, — шепчу и осторожно покачиваю маленькую на воде и на своих руках, приседая, тяну чуть глубже в воду, чтобы охладить наши тела. Хотя это бесполезно: я снова ее хочу. Выступившие разломы на коже девушки немного жгутся, но водная стихия быстро остужает их, поднимая вокруг нас густой пар. Алые росчерки метки у девушки на груди наливаются вишневым, а золотистые лозы прячутся, оставляя только пылинки в воздухе — будто россыпь желтого бисера.

— Эмилиан? — шепчет Дара, двигается слабо туда-назад, не выпуская из себя. И мне хочется отпустить ее, чтобы уже отдыхала, но я не могу. Темные мраки, это я ее хочу, или стигма соскучилась? А не плевать ли? Девушка немного наваливается, обвивает руками пояс и кладет голову на плечо, поглаживает пальчиками спину, заставляя подрагивать от прикосновений. — Ты научишь меня магии? Хотя бы тому, что сам знаешь.

— Конечно, — целую и слизываю капельки влаги с ее блаженной улыбки. Чувствовать ее желание, что делает меня каменным, настоящая радость. Хочу подарить ей тысячи, сотни тысяч оргазмов, чтобы она стерла плохие воспоминания, чтобы не было даже намека на брата между нами. — Все, что захочешь, Дара, только больше не улетай.

— Привяжи меня, если посмею это сделать.

Кажется, что стены потрескаются от моего громкого смеха, а Дара хихикает и прячет лицо у меня на плече.

— Боюсь, что я не выдержу еще один перелом позвоночника.

— Что? — Дара вдруг напрягается и пытается оттолкнуться. — Я тогда… тебя… Я ведь могла убить, Эмилиан.

— Меня Месс подлатал, — поглаживаю худенькое плечо, пытаясь успокоить мою маленькую непокорную женщину, но она натягивается и сводит ниточки бровей.

— А, — шепчет девушка подрагивающими губами. На ресницах ярко сияют серебристые признаки асманы. — У двери спальни охрана была. Что с ними?

— Дара-а, не нужно, — тяну ее к себе, но она с силой отталкивается, с болью вырывая меня из себя, опускает ноги в воду и пятится к противоположному борту купальни.

— Что? С ними? Отвечай! — защищается ладонью, будто боится, что я ударю.

— Отправились в путешествие, — горько улыбаюсь, — в Темное Измерение.

— Не-е-ет, — она сжимается, складывается, будто сухую ветку резко рванули и сломали пополам, и, прежде чем заходится в истерике, я бросаюсь вперед, подплываю вплотную и, опустившись на колени и уткнувшись лицом в живот, позволяю воде накрыть меня с головой.

Дарайна дрожит, но сын откликается на мой настойчивый зов, упруго толкается в мои ладони. И невеста сильно вздрагивает, впивается пальцами в волосы и тянет меня вверх. Вода застилает глаза, волосы липнут к щекам, расплываются по сверкающей глади черными лентами. Всматриваюсь в лицо будущей королевы в надежде, что не увижу снова ненависть.

Мы же только вернулись, Великие Стихии, дайте нам время! Хоть немного, хоть день, хоть неделю, две…

— Нельзя пройти жизненный путь идеально, Дара, — говорю, глотая капельки воды с привкусом мяты. — Будут ошибки, будут печали, будет горе и боль, но в жизни есть и рассвет, счастье, любовь…

— Я их убила, Эмилиан. Какая любовь? Какое счастье? Чем я лучше Марьяна, который бил меня десять лет и уничтожал всех, кто смел на меня смотреть? Я такой же зверь. Я просто так их лишила самого ценного. У них были семьи? У этих воинов были дети? — она захлебывается словами, кусает губы до крови, заламывает руки, что покрылись яркими разломами драконьей сущности.

— Не кори себя, Дара. Ты была не в себе, — хочу обнять ее, но она снова выставляет ладонь.

— А вдруг муж тоже был все это время не в себе?! — ее крик разбивается у меня за спиной о стену, не успев превратиться в эхо. — Марьян был таким до Жатвы?! Говори правду, Эмилиан.

Я застываю огорошенный, будто меня окунули в лаву. В словах асманы есть зерно истины, но признать, что брат был во власти иллюзий, я не могу, не смею. Дара не переживет, не справится сейчас с таким ударом. Я вынужден обмануть или не договорить правду:

— Это не имеет значения, вспомни о ребенке…

— Молчи! — она перебивает, в глазах горит глянцевая зелень, а губы сжимаются в нить. — Значит, не был… Как ты можешь любить такое чудовище, Эмилиан?

Дарайна смотрит, пронзает взглядом, а я подаюсь снова к ней и плевать, что она выставила угрожающе руки. Я не отпущу ее, не позволю сломаться, не позволю снова оступиться.