Шрифт:
«Заслушав обращение тов. Луначарского, Союз Д. И. доводит до его сведения, что им уже предпринят ряд мер к созыву учредительного собора всех деятелей искусства, который выразит перед лицом всего народа организованное мнение художественного мира на устроение художественной жизни страны».
Прямого отказа от сотрудничества с новой властью нет, но очевидно желание деятелей искусства протащить вопрос «по процедуре»: только «учредительный собор» всех деятелей искусств, а не государственная власть может решать вопрос о формах организации художественной жизни в новых условиях.
17 (30) ноября 1917 года на пленарном заседании руководящего органа Союза деятелей искусств, где присутствовало 70 человек, вновь обсуждался всё тот же вопрос, поставленный Луначарским. Все собравшиеся решительно высказались не только против образования Государственного совета по делам искусств, но и против «какого бы то ни было общения с Луначарским». Особую активность проявлял в этом вопросе видный представитель символизма, культуртрегер Фёдор Кузьмич Сологуб: «Мы ничего не желаем отнимать у народа, как думает Луначарский, ибо Луначарский не народ, а только „господин в пиджаке“, от которого нужно оберегать искусство — достояние всего народа… Мы против Головина [67] и против Луначарского».
67
Головин Ф. А. — один из организаторов партии конституционных демократов (кадетов). После Февральской революции 1917 года комиссар всех учреждений упразднённого Министерства Императорского двора и уделов, в ведении которого были театры. Сохранял за собой эту должность вплоть до 4 декабря 1917 года. В дела театров вмешивался мало. Намечался в председатели Союза деятелей искусств, организовал работу Особого совещания по делам искусств, в состав которого помимо «Комиссии Горького» вошли ещё несколько общественных деятелей и представители исполкома Петроградского Совета. Практически деятельность Особого совещания состояла в принятии мер по охране дворцов и памятников.
Как видно, декадентствующие литераторы, привыкшие к либеральному отношению к себе со стороны власти, пока ещё не поняли, с кем они имеют дело. Потребуется всего несколько месяцев для того, чтобы большевики окончательно определились, кто им нужен, а кто должен принять участие в пароходном круизе с билетом в один конец, правда, без права выбора маршрута и «налегке».
«Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда.
Спрашиваю: „Нравится?“ — „Хорошо, — сказал Блок, а потом прибавил: — У меня в деревне библиотеку сожгли“… Славить ли это „хорошо“, или стенать над пожарищем — Блок в своей поэзии не выбрал» (Перцов В. О. Маяковский в 1917 году).
Маяковский, в отличие от Александра Блока, свой выбор сделал:
Пройдут года сегодняшних тягот, летом, коммуны согреет лета, и счастье сластью огромных ягод дозреет на красных октябрьских цветах. И тогда у читающих ленинские веления, пожелтевших декретов перебирая листки, выступят слёзы, выведенные из употребления, и кровь волнением ударит в виски. Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях — ярчайший где, я вспоминаю одно и то же — двадцать пятое, первый день.2.2. «Я не интеллигент — у меня профессия есть»
Несмотря на известную позицию В. И. Ленина, изложенную им в письме Максиму Горькому 15 сентября 1919 года [68] , большевистская власть пока ещё мирилась с особой ролью интеллигенции, прежде всего в вопросе борьбы с массовой неграмотностью населения. Очень быстро образованная часть общества оказалась в заложниках у этой государственной политики. С одной стороны, большевики понимали, что без грамотных людей «новый мир», как ни старайся, построить не получится, а с другой — интеллигенты по-прежнему являлись носителями чуждой буржуазной культуры и эстетики, в результате чего повсеместно конфликтовали с «новыми дворянами»: красными командирами, партийными руководителями, чекистами, советскими служащими и прочими «имевшими право». Многие из «бывших» не скрывали своих либеральных взглядов, продолжали придерживаться патриархальных семейных традиций, посещали церковь, всячески противились свободным нравам «гегемона», бытовому хамству, возведённому в поведенческую норму, демонстративному отказу от официального брака, как изжившего себя социального института и пр.
68
«Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и её пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На самом деле это не мозг, а говно». В. И. Ленин.
В первые послереволюционные годы представители творческой части общества оказываются в крайне тяжёлом положении, за редким исключением они выключены из существующей системы распределения материальных благ, прежде всего продовольствия, не имеют возможности получать рабочие карточки, живут впроголодь.
В деревнях и небольших посёлках быт «образованных» вообще мало чем отличается от жизни простых обывателей. Зачастую направленная по комсомольской путёвке в сельскую школу «учителка» оказывалась в абсолютно бедственном положении, так как не была готова к тяжёлому крестьянскому труду, не умела обрабатывать приусадебный участок, если он у неё вообще был, что-то продавать на местном рынке и т. д.
Как правило, «общество» в более-менее зажиточных сёлах брало на себя заботу о пропитании учителя или фельдшера, как в своё время оно заботилось о приходском священнике. Конечно, особенно сложно им приходилось, если жители деревни принимали решение о создании коммуны, где, в отличие от того же колхоза, исключалось любое владение какой-либо собственностью.
Безработица, а самое главное — постоянный голод стали причиной массового переселения тысяч крестьян в города на заработки. Помимо особенностей и привычек повседневной жизни, бывшие селяне приносят с собой крайне низкий культурный уровень, в особо запущенных случаях — религиозные предрассудки, антисемитизм и сектантство.
В России впервые после революции начинается расслоение на новых бедных (рабочих и крестьян) и новых богатых — «нэпманов» и партийно-хозяйственную верхушку, — которое неизбежно приводит к постепенному вытеснению интеллигентов в непривычную для них замкнутую систему бытования. Тем не менее быт каждой из категорий советской интеллигенции складывался сообразно той роли, которую человек играл в иерархии новой власти. Её высший эшелон представляли деятели российской науки и культуры, имеющие международный авторитет, как академики Павлов, Мичурин, Тимирязев, Карпинский, ставшие известными ещё в дореволюционное время писатели Максим Горький, Алексей Толстой, деятели театра Станиславский, Немирович-Данченко, Мейерхольд, Вахтангов, Таиров, кинорежиссёры Эйзенштейн, Александров, Пырьев, многие выдающиеся актёры, как, например, Гоголева и Качалов, композиторы Прокофьев, Глиэр и др.