— Человечество — гребаная чума этого мира, — произносит Найл.

А потом поднимает глаза и видит меня. Взгляды наши встречаются в пространстве. Я чувствую его облегчение, оно захлестывает и меня, а потом все делается еще лучше.

Он подходит, целует меня в щеку:

— Ты пришла.

Я киваю: все слова, отрепетированные в поезде, куда-то испарились.

— У нас тут шум и гам, потому что какие-то гады-браконьеры прорвались в заповедник и отрезали бивни последним слонам, — тяжко произносит он.

Сердце сжимается. Я не в силах такое слышать. Потому что такое мы слышим регулярно. И ничего не меняется. Я сейчас разрыдаюсь, Найл же переносит боль куда хладнокровнее. Мне кажется, он действительно начал терять надежду.

Я не успеваю ничего ответить, он качает головой. Долгий, медленный выдох, потом он наливает мне вина в кружку с соседнего стола.

— Идем, — говорит он тихо и подводит меня к коллегам. — Друзья, познакомьтесь с моей женой Фрэнни.

Тут два профессора — их имена я забываю моментально, лаборантка по имени Ханна и светловолосая лекторша, которая всунула мне тогда грязную тарелку: профессор Шэннон Бирн. Я ловлю на себе ее ошарашенный взгляд: ей кажется, что она ослышалась.

— Жена?

— Жена, — подтверждает Найл.

— Рада знакомству, — говорю я.

— Прелестно, — выдавливает Шэннон, отрывисто пожимая мне руку. — И давно это случилось, Найл?

— Полтора месяца назад.

— Шутишь? А почему нас не пригласили?

— Мы никого не пригласили.

— Да уж, хорошо ты законспирировался. А вы давно вместе? — не отстает она.

Найл улыбается — улыбка острая как нож.

— Полтора месяца.

Повисает неловкое молчание.

— Безумие, — произношу я. Напряжение рассеивается, все выражают радость и понимание.

— Любая любовь — безумие, — изрекает кто-то из мужчин.

— Моя жена называет ее горячечным сном, — добавляет другой.

Я решаю, что они мне оба нравятся. Смотрю на Найла и киваю:

— Вроде того. — Я понимаю, что с трудом узнаю человека, за которого вышла замуж.

— Вот уж не думала, что Найла интересует хоть что-то, кроме работы, — произносит Шэннон.

— И я не думал, — говорит Найл.

— Бесстрашный поступок, да? — замечает Ханна и густо краснеет.

Я благодарно перехватываю ее застенчивый взгляд:

— Что-то вроде того.

— Шэннон — декан биологического факультета, — просвещает меня Найл. — Тебе нужно бы с ней поговорить. Шэннон, я тебя уверяю: Фрэнни одержима орнитологией и при этом очень умна.

Взгляд Шэннон переползает на мои перепачканные джинсы. На ней темно-синее шерстяное платье и туфли на каблуках. Светлые волосы элегантно взбиты. Я заплела свою черную гриву в потную неопрятную косу и выгляжу с ней лет на двенадцать. Плевать я на все это хотела, и все же бросаю взгляд на лицо Найла: заметил ли он наше несходство. Не заметил.

Он без всякого предупреждения объявляет:

— Когда она была маленькой, в нее влюбилась целая стая ворон.

Меня окатывает жаром.

— В каком смысле? — осведомляется Шэннон.

Когда становится понятно, что я отвечать не стану, Найл разъясняет:

— Она их кормила каждый день, они все время летали за ней, приносили ей подарки. Много лет подряд. Просто обожали ее.

— Ну не каждый день, — возражает Шэннон. — Не зимой.

Я поднимаю на нее глаза. Киваю.

— Вранье, — произносит она без обиняков. — Вороны перелетные.

— Птицы летят туда, где есть пища, — говорит Найл. — Птицы семейства corvidae способны распознавать человеческие лица. Фрэнни стала для них источником пищи, и необходимость улетать для них отпала.

Шэннон трясет головой, как будто сама эта мысль для нее оскорбительна.

«Не надо, — умоляю я его как можно более громким молчанием, — не порти этого волшебства».

Ощущение грязи, как будто испачкали нечто драгоценное, мне хочется свалить отсюда нафиг, выплеснуть вино из кружки ей в морду, а может, заодно и Найлу.

— Вот почему мне хотелось вас познакомить, — продолжает Найл.

— Вы бакалавриат окончили? — осведомляется у меня Шэннон.

— Нет.

— Вообще не учились? А сколько вам лет?

— Двадцать два.

Она поднимает брови:

— Какая там у вас разница — десять лет? Мы с Найлом переглядываемся. Киваем. Шэннон передергивает плечами:

— Ну, вы еще молоды, времени у вас много. Позвоните, посидим, поговорим, что вам понадобится для поступления.

Вместо того чтобы объяснить, что мне оно сто лет не нужно, я просто благодарю. Они с облегчением возвращаются к разговору о том, что им привычно: к статье о программах межвидового размножения, которую Шэннон собирается опубликовать, — и я, улучив момент, протискиваюсь за пределы круга, ставлю нетронутое вино обратно на стол и направляюсь к двери. Она захлопывается у меня за спиной, звуки за ней приглушаются почти до полной тишины. Я облегченно вздыхаю. Кнопка лифта загорается желтым на спуск.