У них всё шло хорошо. Достаточно хорошо. Одинокий Повелитель Склепа пал, забрав с собой пятерых Рабочих. Но оставшиеся Рабочие сражались вместе, защищая трактир, позволяя своим сильным телам принять на себя основную тяжесть атаки, чтобы защитить хрупкое дерево.

Они учились. Несколько коротких минут – или же часов – битвы сделали их сильнее. Они методично сражались, применяли оружие, чтобы убивать и охранять. Они держались.

Вот только мертвецы были неумолимы. Они сгрудились вокруг двери трактира в поисках входа.

Путь им преграждал Кнайт. Он принимал на себя удары мечей и когтей, даже не пытаясь блокировать. Он всё равно не мог пошевелить руками. Ему нужно было просто прикрывать дверь. Достаточно просто. Просто. Но так тяжело.

По его бокам стекала зелёная кровь. Ему было холодно. Его резали ножами. Его кололи. Группа нежити набросилась на него, нанося удары, кусая.

Другой Рабочий сбросил с него зомби. К нему присоединились ещё двое, и они смяли остальных, ломая их, разбирая на части, словно здание или тушу для разделки.

Кнайт попытался пошевелиться, но почувствовал, как опускался на землю. Это плохо. Он должен стоять. Он должен стать щитом. Рыцарем. Он двигался в форме буквы L, но в его имени таилось большее. Он был защитником. Защитником невинных. Она говорила ему об этом. Он запомнил. Он помнил всё.

Один из Рабочих остановился перед Кнайтом. Кнайт силился вспомнить его имя. Гарри? Да, Гарри. В честь Гарри Каспарова, одного из величайших гроссмейстеров всех времён. Хорошее имя.

Гарри стоял рядом с Кнайтом, пока остальные их прикрывали. Он произнёс:

— Ты умираешь.

Кнайт больше не чувствовал своего тела. Но он все ещё мог видеть. Зелёная кровь… его кровь окрасила землю.

— Да.

Это был бессмысленный комментарий. Он напрягся, чтобы задать более важный вопрос.

— Она в безопасности?

— Да.

— Хорошо.

Больше нечего было сказать. Перед глазами Кнайта становилось всё темнее. Но он изо всех сил старался стоять, чтобы заблокировать дверной проём собственным телом ещё хоть немного. Это было важно. Он проскрипел Гарри:

— Защити её.

Рабочий кивнул.

— Конечно. Пока мы не погибнем.

— Хорошо.

Мир становился всё темнее. И холоднее. Но Кнайту было всё равно. Он просто хотел снова сыграть партию в шахматы. Он был уверен, что стал лучше. И если… если она будет жива, может быть, она будет помнить. Он любил играть с ней. Каждый раз, неважно, как их было мало, как коротки они ни были.

Он хотел бы сыграть ещё одну партию. Он начал бы с Северного гамбита, рискованно, но он надавил бы на неё так сильно, как только мог. Просто, чтобы услышать, как она смеётся от восторга или хвалит его. Если бы он мог сыграть ещё одну партию в этом тёплом зале – это было бы совершенным блаженством, если бы…

Кнайт не закрывал глаза. У него не было век, которые можно было бы закрыть. Но он застыл, и что-то покинуло его. Другие Рабочие не обратили на это внимания. Они сражались, истекая кровью, сдерживая врага. Только один разумный заметил это среди мёртвых и живых. Только одному разумному было не всё равно.

Эрин.

***

Они умирали. Эрин сидела в своём трактире и слышала это. Она знала это. Они умирали.

Все они.

Рабочие сражались снаружи, так близко, что она могла слышать их разговоры. Это были короткие фразы, которые вырывали куски из её сердца.

— Я упал.

— Мне оторвало руку.

— Продолжайте без меня. Защитите её. Пожалуйста.

Бесстрастные интонации. Но не бесстрастные слова. Она слышала, как они падали и умирали, умоляя других продолжать сражаться. Защищать. Защищать её.

Это было больнее, чем всё остальное. Сильнее, чем боль от ножевых ранений, сильнее, чем любая другая физическая боль. Но она не могла пошевелиться. Она была прикована к месту не в силах что-то сделать, кроме как спрятаться.

Спрятаться в трактире, пока её друзья умирали.

Она не знала их имён. Она забывала их по мере того, как они говорили. Но она знала их. Она играла с каждым из них в шахматы. Учила их. Клбкч и Паун приводили их бесчисленное количество раз, и Эрин знала каждый их ход в шахматах.

И они умирали. Ради неё.

Она попыталась пошевелить ногами. Они дрожали, упираясь в деревянный пол, отказываясь держать хоть часть её веса. Её руки были такими же.

Они умирали. Она должна была что-то сделать.

Эрин схватилась за сковороду, но затем выпустила ручку. Она закрыла уши руками и свернулась калачиком. Она боялась.